сделал Холмс, более чем достаточно, и Майкрофт просит его пока совершенно прекратить преследование Фроста или кого-нибудь из тех, кто был с ним связан.
Офицеры доставили Фроста Майкрофту, и тот имел с ним продолжительную беседу. Речь шла о полковнике Китченере, который по совершенно неясным мотивам покончил жизнь самоубийством. Фрост пролил свет на эту загадку, хотя сам не имел к полковнику никакого отношения. У полковника были довольно темные дела, о которых, как он был уверен, никому не известно. Он был очень аккуратен и подозрителен. Исполняя поручения, он ездил в Европу на принадлежащей ему паровой яхте, куда посторонние не допускались. Но однажды полковнику предъявили доказательства того, что его тайные переговоры и действия известны. Были приведены такие подробности, которые мог знать только человек, присутствовавший в каюте. Остерегаясь разоблачения, полковник застрелился, хотя, о его нелицеприятной деятельности никому известно не было. Оказалось, что в каюте действительно присутствовал человек, наблюдавший за полковником. Обнаружить его было невероятно трудно, хотя он от полковника находился на расстоянии вытянутой руки. Он располагался в платяном шкафу, в который проникал по тайному лазу после проверки внутренностей шкафа полковником. Человек все наблюдал через зеркало, вделанное в дверцу шкафа. Отражало зеркало тонким слоем платины, сквозь который скрытый в шкафу человек мог видеть все, не опасаясь, что смотрящий в зеркало полковник его обнаружит. Это зеркало по специальному заказу изготовил Фрост. О самом полковнике и его делах он ничего не слышал, и никто его не посвящал. Лишь потом по газетным сообщениям о самоубийстве Китченера Фрост догадался, че́м послужила его работа. В существование подобного зеркала трудно было бы и поверить, но довольно крупный осколок Фрост предъявил Майкрофту, а тот потом показал его Холмсу.
Чем же закончилась вся эта история?
«Попугайно-евангелическая» лавочка, естественно, прикрылась. Ни священник, ни Харгривс при этом не пострадали, и их причастность обнародована не была. Предупрежденный Фростом Керли обвенчался со своей «колибри» и тут же снял ее с «Дакоты», после чего немедленно рассчитался с завода и вместе с ней куда-то уехал «вить семейное гнездо». Эверта просто выгнали с «Меркурия» без объяснения причин. А Фрост получил хорошую лабораторию, увлеченно и плодотворно в ней трудился, ожидая приезда к себе своей племянницы Элизы.
ПУРПУРНОЕ ЗОЛОТО
— Вы можете меня поздравить, дорогой Ватсон, — сказал мне Холмс, когда я однажды возвратился с прогулки, — меня просят принять участие в деле, где нет ни преступника, ни преступления.
— Мне думается, — ответил я, — что такое не по вашей части, Холмс, если только не подразумевается подготовка к совершению какого-нибудь акта. Я помню дело «Лиги рыжеволосых»: неясность, с которой к вам обратился тот рыжий, остановила ваше внимание и предотвратила ограбление банка.
— Я не вижу здесь схожести. Но садитесь, я изложу вам обстоятельства, это будет полезно и для меня — чтобы лучше запомнить. Вы немного разошлись с пожилым джентльменом, попросившим моего содействия, а то услышали бы все из первых уст. Он — директор Британского музея мистер Кларк, ученый, естественник по специальности. В музее есть отдел египтологии с очень впечатляющими экспонатами. Заведует им профессор Хочкинс, которому семьдесят пять лет. Он пользуется признательностью всех египтологов мира и в своем деле одержимый. На старости лет этот профессор, довольно ветхий, затеял ринуться в экспедицию, и удержать его нет никакой возможности. Попытки Кларка отговорить его от такого рискованного предприятия не только ни к чему не приводят, но и вызывают крайнее раздражение Хочкинса. Профессор утверждает, что Кларк не хочет прославить Англию, а он, Хочкинс, так это дело не оставит, будет обращаться в вышестоящие инстанции; он, видите ли, не в состоянии плодотворно работать у такого ретрограда-директора, которого, кроме его козявок и лягушек, ничто не интересует. Кларк очень этим конфликтом озабочен, он не хочет отпустить Хочкинса, боясь, что при его летах и состоянии здоровья, музей и вся Англия потеряют замечательного египтолога.
А поводом для таких устремлений Хочкинса послужило следующее. Отдел египтологии стал посещать молодой человек, некто Десмонд. Он внимательно рассматривал мелкие золотые украшения на одежде, извлеченные из одного древнего захоронения в Египте. Хочкинс заинтересовался посетителем, и тот сказал, что располагает подобными же. Естественный вопрос египтолога: откуда у него такая ценность? Тот поведал, что год назад был в археологической экспедиции с профессором Бове. Они наткнулись на древнее захоронение, извлекли саркофаг с мумией, но их постигла неудача. Извлеченная на воздух мумия превратилась в прах. Украшения с нее остались, они у него, Десмонда.
— И он их предъявил?
— Совершенно верно. Это редкостные экземпляры: мелкие пластинки и бутончики пурпурного золота, секрет изготовления которых не известен никому из ученых. Возможно, что украшения приобретали такой оттенок от долгого нахождения в гробнице. Возможно, что изготовлявшие их мастера что-то добавляли в золото. Об этом ученые спорят. Но главное, что таких изделий во всех музеях мира — считанные единицы, их очень редко можно встретить в каком-либо захоронении, а потому ценность их неизмерима.
— Не кажется ли вам, что этот молодой человек: намеревается ограбить коллекцию профессора?
— Конечно, это не исключено. Однако, я полагаю, в таком случае он постарался бы остаться в тени, не лезть на глаза профессору. Более того — он передал ему свои украшения, тем увеличив ценность коллекции.
Я посмотрел на Холмса несколько оторопело и, подумав, высказал свои сомнения.
— А вы уверены, Холмс, что переданные в музей украшения — настоящие? Ведь не только ювелир, но и хороший медник может отполировать простую латунь так, что ее не отличишь от драгоценного золота.
Холмс улыбнулся:
— Вы, можно сказать, отлично логически мыслите, мой друг. Это было первое, в чем я усомнился, беседуя с мистером Кларком. Однако он так на меня посмотрел, что я испытал неловкость. Профессор Хочкинс — знаменитый египтолог, и всучить ему что-то, не стоящее внимания, тем более, как вы выразились, «простую латунь», — событие невероятное.
— Тогда чем же обеспокоен Кларк?
— Я уже отвечал вам на этот вопрос: он боится потери в своем штате египтолога. Я продолжу. Почему эти украшения остались собственностью Десмонда, когда должны были принадлежать профессору Бове? Об этом Кларк мне подробно рассказал. Профессор Бове — состоятельный человек, египтология — его страсть. У него огромнейший авторитет среди ученых, и экспедицию он организовал на свой страх и риск, затратив на нее свои личные средства, так что отчитываться ни перед кем не обязан. Экспедицию пришлось прервать ввиду того, что профессор Бове тяжело заболел. Больному, ему пришлось возвращаться в сопровождении Десмонда. Он передал украшения Десмонду и наказал, чтобы он передал их той организации, которая согласится направить экспедицию в найденный ими район захоронений. Он был очень слаб и, по-видимому, предчувствовал свою кончину. Десмонд доставил его домой и передал родственникам. Врачи хлопотали около него, но безуспешно. Он скончался, к прискорбию всех египтологов мира. Кларк был столь предусмотрителен, что, направляясь ко мне, захватил с собой выпуск трудов Британского музея, где опубликован пространный некролог с перечислением научных заслуг профессора Бове. Вот полюбуйтесь.
Я взял в руки выпуск и увидел в черной рамке портрет красивого мужчины, примерно пятидесяти лет. Прочувствованный текст был подписан дирекцией Британского музея и составлен, как я понял, самим профессором Хочкинсом.
— На местности, где побывали Бове и Десмонд, — продолжал Холмс, — осталось еще пять или шесть нетронутых холмов, и профессор Бове остался в уверенности, что они таят в себе захоронения. Десмонд обращался в Парижскую академию, но там не нашлось средств для организации экспедиции, а ждать он не может, так как, узнав обо всем, американцы или кто другой устремятся туда и пожнут плоды трудов профессора Бове. Путь к этим захоронениям знает только Десмонд, но он в эту тайну никого не посвящает, намереваясь сам участвовать в экспедиции. Интересно, что профессор Бове позаботился о технической
