свою в сем порядке вещей, — министры стали между государем и
народом, заслоняя Сенат, отнимая его силу и величие, хотя
подведомые ему отчетами; но сказав: «Я имел счастие докладывать
государю!» — заграждали уста сенаторам, а сия мнимая
ответственность была доселе пустым обрядом. Указы, законы,
предлагаемые министрами, одобряемые государем, сообщались Сенату
только для обнародования. Выходило, что Россией управляли
министры, т.е. каждый из них по своей части мог творить и
разрушать. Спрашиваем: кто более заслуживает доверенность — один
ли министр или собрание знатнейших государственных сановников,
которое мы обыкли считать высшим правительством, главным орудием 59
монаршей власти? Правда, министры составляли между собою Комитет;
ему надлежало одобрить всякое новое установление прежде, нежели
оно утверждалось монархом; но сей Комитет не походит ли на Совет
6 или 7 разноземцев, из коих всякий говорит особенным языком, не
понимая других. Министр морских сил обязан ли разуметь тонкости
судебной науки, или правила государственного хозяйства, торговли
и проч.?.. Еще важнее то, что каждый из них, имея нужду в
сговорчивости товарищей для своих особенных выгод, сам делается
сговорчив.
«Просим терпения», ответствуют советники монарха: «мы
изобретаем еще новый способ ограничить власть министров». Выходит
учреждение Совета.
И Екатерина II имела Совет, следуя правилу: «ум хорошо, а
два лучше». Кто из смертных не советуется с другими в важных
случаях? Государи более всех имеют в том нужды. Екатерина в делах
войны и мира, где ей надлежало произнести решительное да, или
нет, слушала мнение некоторых избранных вельмож; вот — Совет ее,
по существу своему, Тайный, т.е. особенный, лично императорский.
Она не сделала его государственным, торжественным, ибо не хотела
уничтожить Петрова Сената, коего бытие, как мы сказали,
несовместно с другим высшим правительствующим местом. Какая
польза унижать Сенат, чтоб возвысить другое правительство? Если
члены первого недостойны монаршей доверенности, надобно только
переменить их: или Сенат не будет Правительствующим, или Совет не
может торжественно и под своим именем рассматривать за ним дел и,
мимо Сената, издавать с государем законы. Мы читаем ныне в Указах
монарших: «вняв мнению Совета»... Итак, Сенат в стороне? Что же
он? Останется ли только судилищем?.. Увидим, ибо нам велят ждать
новых дополнительных Уставов государственных, преобразования 60
сенатского, губерний и пр[оч.]. «В монархии, — пишет Монтескье, —
должно быть хранилище законов»2, — le conseil du Prince n'est pas
un depot convenable, il est par sa nature le depot de la volonte
momentanee du Prince que execute, et non pas le depot des lois
fondamentales. Du plus, le conseil du Monarque change sans cesse;
il n'est pas point permanent: il ne sauroit etre nombreux, il n'a
point a un assez haut degre la confiance du peuple; il n'est donc
pas en etat de l'eclairez dans les temps difficiles, ni de le
ramenez a l'obeissance3. Что ни будет, но сказанное нами не
изменится в главном смысле: Совет будет Сенатом, или его
половиною, отделением. Сие значит играть именами и формами,
придавать им важность, которую имеют только вещи. Поздравляю
изобретателя сей новой формы, или предисловия законов: «вняв
мнению Совета»; государь российский внемлет только мудрости, где
находит ее: в собственном ли уме, в книгах ли, в голове ли лучших
своих подданных; но в самодержавии не надобно никакого одобрения
для законов, кроме подписи государя; он имеет всю власть. Совет,
Сенат, комитеты, министры суть только способы ее действий, или
поверенные государя; их не спрашивают, где он сам действует.
Выражение «le conseil d'etat entendu»4 не имеет смысла для
гражданина российского; пусть французы справедливо, или
несправедливо, употребляют оное!.. Правда, и у нас писали:
«Государь указал, бояре приговорили», но сия законная пословица
была на Руси несколько лет панихидою на усопшую аристократию
боярскую. Воскресим ли форму, когда и вещь, и форма давно
истребились?
Совет, говорят, будет уздою для министров. Император отдает
ему рассматривать важнейшие их представления; но, между тем, они 61
все будут править государством именем государя. Совет не
вступается в обыкновенное течение дел, вопрошаемый единственно в
случаях чрезвычайных, или в новых постановлениях, а сей
обыкновенный порядок государственной деятельности составляет
благо или зло нашего времени.
Спасительными уставами бывают единственно те, коих давно
желают лучшие умы в государстве, и которые, так сказать,
предчувствуются народом, будучи ближайшим целебным средством на
известное зло: учреждение министерств и Совета имело для всех
действие внезапности. По крайней мере, авторы долженствовали
изъяснять пользу своих новых образований: читаю и вижу одни сухие
формы. Мне чертят линии для глаз, оставляя мой ум в покое.
Говорят россиянам: «Было так, отныне будет иначе». Для чего? — не
сказывают. Петр Великий в важных переменах государственных давал
отчет народу: взгляните на Регламент духовный, где император
открывает вам всю душу свою, все побуждения, причины и цель сего
Устава. Вообще новые законодатели России славятся наукою
письмоводства более, нежели наукою государственною: издают проект
Наказа министерского, — что важнее и любопытнее?.. Тут, без
сомнения, определена сфера деятельности, цель, способы, должности
каждого министра?.. Нет! Брошено несколько слов о главном деле, а
все другое относится к мелочам канцелярским: сказывают, как
переписываться министерским департаментам между собою, как входят
и выходят бумаги, как государь начинает и кончит свои рескрипты!
Монтескье означает признаки возвышения или падения империи. Автор
сего проекта с такою же важностью дает правила судить о цветущем
и худом состоянии канцелярий. Искренне хвалю его знания в сей
части, но осуждаю постановление: «Если государь издает указ,
несогласный с мыслями министра, то министр не скрепляет оного 62
