неизвестно где раздобытой осиновой веточкой кулиски, на которых держался Любин сарафан.
Признаться, меня удивляла та сцена, что я наблюдал. Зачем они это делают? Развлекаются, что ли? Или за князя борются? Как-то непонятно борются, странно. То ли дело в открытую один на один рыла начистить, или там обозвать как-нибудь… но исподтишка такие гадости?! Тьфу!
Однако, Серый Волк заскучал.
— Короче, — рыкнул он, выходя из себя и не понимая, отчего дамы стали так медленно вести беседу.
Обе девушки тут же подтянулись к столу и сделали вид, что внимательно слушают.
— Короче!
— Эээ… ммм… короче, вы никоим образом не можете себе позволить остаться из-за спасения страны… — промямлил Мстислав Жароокович, тоже озадаченный.
— Короче! — прорычал Волк.
— Короче, лично я остаюсь здесь и никуда не еду, пока не поймаю Грызя! — отрезал я и, вскочив со стула, вышел из кабинета, опрокинув тарелку с супом. Надоело. Сделаю все сам, мне вполне хватит данной Васькой информации… натравлю на Медведя боевого петуха, и дело с концом!
В дверь комнаты постучали. Я молчал. В комнате даже не горели свечи — люблю сидеть в августовских сумерках и что-то придумывать.
В дверь продолжали настойчиво стучать.
— Войдите, — буркнул я и подпер голову кулаком, разглядывая цветы в саду, сейчас казавшиеся мне просто жутко уродливыми.
Скрипнуло, легкие шажки протюкали ко мне и остановились сзади, диван подо мной сбоку чуть прогнулся.
— Эй, — услышал я негромкий шепот.
— Ну, чего тебе? — грубо спросил я, обернувшись и увидев Василису. Я вообще последние два дня не хочу ее видеть.
Или… хочу?
Она вопросительно уставилась на меня.
— Слушай, чего ты тогда истерику устроил? Ну, на ланче?
— Не твое дело, — огрызнулся я и злобно зыркнул на цветы. До чего отвратительные создания — и цветы, и женщины!
Царевна помолчала. И сделала еще одну попытку заговорить:
— Э… а тебе ничего не удалось узнать еще о Медведе ночью?..
— Все я должен, — фыркнув, я положил на кулак уже губы — чтоб не вырвалось ничего чересчур грубого. — А где ты была, а?!
— Я… ну…
— Со своим Славиком микросхемки смотрела, да?! А микросхемки-то небось у тебя чуть ниже шеи растут! — процедил я сквозь пальцы.
— Но мы правда… помнишь, ты говорил про лазерные очки?..
— Ну да, знаю я, никаким делом ты там не занималась. Романтический ужин на двоих, свечи, цветы… баба ты и есть баба!
— Я?! — обиделась Прекрасная. — Ах так… Да думаешь, я не знаю, что ты тут с женой Мстиславовой шашни разводил, а не Медведя гнал в шею?! Вот возьму и расскажу все князю!
— Я?! — возмутился я. — Ну, знаешь ли… я слову верен, раз решил, что женюсь на Анастасии, сестренке твоей, значит, так и сделаю. И не нужна мне твоя княжна! Княгиня, то есть. А вот ты со своим князем катись куда хочешь!!!
Я отвернулся. На душе кошки скребли. Ну надо же было столько всего наговорить… я же высказал все, что думал за последние двое суток! И что теперь делать…
Она не уходила. Я слышал, как царевна вздыхает у меня за спиной.
— Прости, — вдруг сказала Василиса. — Я была не права. Не надо было мне всю ночь с микросхемами возиться… кабы знала, что ты в беду попадешь, никуда не пошла бы.
Я молчал.
— Ну прости меня, — жалобно-виновато попросила она. — Ну хочешь, я тебе свой план расскажу по поимке оборотня, а? Тебе одному, никому больше, честное слово.
Я засопел, изображая возмущение, на самом деле просто почувствовал, что на глаза наворачиваются постыдные для мужчины слезы, и неожиданно согласился:
— Давай.
Вася подсела ко мне и осторожно скосилась на мое невыразительное сейчас лицо.
— Значит так… когда Медведь придет…
Я как зачарованный слушал царевну и опять разглядывал цветы и закат. Ах, какие все же они восхитительные, эти огненно-нежные чайные розы…
Часам к полдвенадцатого все, что было необходимо для Василисиного плана, приготовили. И зеркала, и петуха, и цепи серебряные, и чеснок… план настолько нравился мне, что я от радости даже назвал царевну Васильком. Правда, она почему-то долго 'брылялась' по этому поводу…
В общем, сейчас мы втроем — Василиса. Серый Волк и я — сидели в укрытии, дожидаясь прихода Медведя. Я держал наготове серебряные цепи, Волк навесил на себя плетенки давленого чеснока (если честно, то от одного его запаха мы чувствовали себя 'стопроцентными оборотнями', то есть готовы были бежать от этого запаха хоть на край света). Царевна же сжимала в руках смирного откормленного на убой петушка с роскошным цветным хвостом.
В зале, где мы, собственно, находились, был выключен свет, а реле привинтили к полу посередине зала так, что оно было вовсе незаметно. Оттуда же тянулись тоненькие ниточки, удерживавшие на расставленных в круг зеркалах темные шелковые ткани. Это и была основная материальная часть плана. Затем, когда приготовления закончились, я смотал цепи и припрятал их так, чтобы в случае нападения удобно было выхватить, и зашел внутрь 'магического' круга из зеркал. Там я уселся по-турецки и принялся ждать.
Медведя все не было. Возникло странное, навязчивое ощущение сна. А действительно, не сон ли вся эта история с ковром? Почему на меня нападают зомби и оборотни, а я отношусь к этому так, будто нечисть — не дешевые спецэффекты, а живые, из плоти и крови, монстры? С другой стороны, разве нет? И Медведь был вполне материальный, особенно его укусы! И конечно, я, прагматичное дитя своего времени, должен не верить в чудеса, думать только о насущном и тэ дэ… но все же чудес хочется. Хм, а можно ли назвать вот такенного оборотнищу-убийцу чудом? Бог его знает. Может, и нет их, чудес…
Пора!
Темная фигура шагнула в щель между зеркал.
— Ты хотел обмануть меня?
Я смолчал.
— Заманить в круг расставленных зеркал, замаскированных под ширму, и открыть их?
Я продолжал молчать.
— У тебя ничего не выйдет.
— Раз так, то я пошел, — я с демонстративной печалью развернулся к нему спиной, и…
Я обернулся. Он стоял и смотрел на меня с такой жалостью, с какой смотрят на ребенка, смеющегося над больным СПИДом. Я почувствовал себя неловко.
Медведь вздохнул.
— Эх… все вы только и думаете, чтоб убивать да калечить. Нет чтобы спросить, как я у Горыныча на службе оказался…
— А как? — меня словно током шарахнуло: а разве это мирный ликантроп, а не бешеный маньяк- убийца?!
Оборотень поморщился и примостился на мою табуретку, начиная рассказ:
— Когда мне было шесть лет, у меня были мама с папой. Да вот, такие дела… а ты думаешь, что я в
