— Осторожно, бабушка, дайте я помогу вам встать…
— Лучше ты мне сесть помоги.
— А-а! Мамоська, на меня волк глядит!
— Сама ты волк. Это собачка!
— ААА! — Волчик в знак примирения лизнул девочке руку.
— Он тебя укусил?!
— Не-а, только попробовал сють-сють…
И все в том же духе.
Часам к трем дня, помятые и полупридавленные, мы вывалились в Орехово-Зуево на остановке. Перекусив, решили ждать автобуса до Москвы.
— А может, лучше на поезде? — заколебался Волк через сорок минут ожидания.
— В жизни больше на поезд не сяду! — одновременно выпалили мы с царевной.
— Понятно, — почесал Волк лапой в затылке и улегся…
Наконец, автобус подошел. К счастью, он оказался почти пуст. Доехали за два часа без приключений. Сошли с автобуса, остановились в нововыстроенной гостинице 'Царь Василий', заплатив десять золотых рублей без сдачи (два номера на троих). Потом Вася отправилась 'заниматься шопингом', то есть бегать по магазинам, а мы с Волком сели играть в 'подкидного'. И так весь день до вечера прошел почти впустую.
— Ай! А тебе все видно.
— А ты вообще на козырном тузе сидишь.
— Я?! Вот, полюбуйся! Зато у тебя дама червей под хвостом моя спрятана. А я-то думал, куда она делась!
— Да?! А ты… ты… о! Твоя карта бита, и вообще ты 'дурак'.
— Отлично, — буркнул я. — Когда будем играть в домино, я тебя в 'козлах' оставлю. И еще капусткой угощу.
Я неловко встал со стула и упал, подвернув ногу. Вошедшая Василиса кинулась ко мне.
— С тобой все в порядке?
— Все, все, — проворчал я, пытаясь скрыть смущение; поднялся, отряхнулся. — Если не считать, что вот этот лесной зверь оставил меня в 'дураках'.
— А кто ты, по-твоему? — хихикнула Прекрасная. Откуда она знает, что в родном селе меня именно так и звали? Кстати, никогда не мог понять, за что.
Поужинали молча, разошлись по номерам, легли спать. Я долго не мог уснуть и доставал Волка расспросами. Например:
— Слушай, Волчик… а как думаешь, отчего Вася такая грустная в последнее время?
— Может, по папеньке скучает? Моя сестра в ее возрасте…
— А может, по князю?
— С чего ты взял?
— Ну она с ним так прощалась…
— Да ну тебя. Спи.
Или:
— Эй! Ты еще не спишь?
— Сплю…
— Ну тогда скажи: как думаешь, а наша царевна князю понравилась?
— Почем я знаю? Я что, князь? У него, кстати, жена есть.
— Ну и что, жена? А может, князь…
— Пошел ты на фиг со своим князем! Я спать хочу.
— Ну Волчик, ну…
— СПАТЬ!
Я помолчал. Поворочался.
— А чего Вася все время на меня дуется, претензии вечно какие-то?
— Может, она на тебя обиделась?
— За что?
— А я что, знаю, что ли?
— И все-таки…
— Слушай, ты заткнешься сегодня или нет?! — взорвался Серый Волк. — Сам не спишь и другим не даешь. Влюбился ты в нее, что ли?
— Еще чего! Нет, конечно, — рявкнул я и заткнулся, завернувшись с головой в одеяло.
И куда-то понесся… Я видел каких-то зомби, под черным от туч небом двигающихся толпами, стаи воронья, какой-то рослый скелет со светящимися глазницами, одетый в черный с золотом кафтан и черный же плащ — Кощей, догадался я. Потом появился луг. Цветы, небо голубое, радуга в чистом небе, ручей, бабочки и пчелы… по траве бежит Василиса в зеленом сарафане. У нее в руках котенок, рыженький такой, уси-пуси; она подбегает ко мне, улыбается. И тут луг исчезает; исчезают цветы, небо, радуга, остаются только два зеленых совершенно круглых глаза…
Фу ты, это ж люстры на потолке. Две небольших зеленых люстрочки. И вообще, день уже. Я посмотрел на часы. Ого! Час дня?! Пора собираться в путь.
Прошло три дня. Мы уже сплавлялись по Москве-реке. Честно говоря, сплавляться мне нравилось. Я ерзал на плоту, брызгался водой, ловил рыбу запасными штанами… Василиса грузила Волка чем-то весьма научным, какими-то нанороботами, канцерогенами, проекциями спинов и другими, не менее страшными словами, за что Волк довольно быстро обозвал ее еще и Премудрой. Прозвище приклеилось, хотя в моих устах оно чаще звучало как ехидство. Умная такая, блин, до тошноты… и рядом-то стоять не хочется, как сказанет про какой-нибудь лаурилглюкозид или, еще хуже, теорему какую-нибудь, так хоть стой хоть падай.
На четвертый день беседовали с разобиженным вусмерть водяным Гриней.
— Совсем изгадили речку, — жаловался он. — Набросали пенопласта всякого, фантиков от 'Сникерсов', а нам куда? Это вот — вообще. Как сольют они из своих труб отходы какие-нибудь, а у нас потом неделю вся рыба кверху пузом плавает. Даже вон русалки потравились, половину госпитализировать пришлось…
Потом, на привале, я пошел к реке помыться, а меня русалки утащили. Подробностей не просите, самому вспоминать стыдно. И все время в памяти глаза василисины всплывают, укоризненные донельзя. Еще бы. Откачивать-то меня ей пришлось; а Волка мы оттуда уже вдвоем выручали…
Наконец, наше плавание закончилось. Сойдя на берег, километров сорок мы пилили пешком, потом Волк не выдержал и поймал мини-ковролайн. Сходили мы с него, шатаясь из стороны в сторону: водила попался безобразный. Да еще лицо кавказской национальности без регистрации.
В Вязьме остановились у местного князька, Владимира Эдуардовича, сорокалетнего стиляги. Он принял нас едва ли не радушнее, чем Слава, сразу же предложил душ и горячий кофе. От кофе я отказался, не пью его принципиально, а вот душ пришелся как нельзя кстати. Дочь князя Владимира Вяземского, Анабелла, как представил ее отец, молча показала мне дорогу к ванной комнате и сразу же удалилась. Я особо на нее не заглядывался, а по чести сказать, даже и не смотрел, поэтому описывать внешность не возьмусь. И уж, конечно, не заметил, как княжна 'испарилась', оставив меня перед дверью ванной…
Я плохо слышал собственную песню из-за шума воды. Грязь сходила в водопровод вместе с мыльной водицей, наконец-то постриженный хаер, то бишь прическа, уже не залеплял глаза. Как хорошо-то в горячей воде попариться! Не баня, но все-таки… от блаженства глаза сами собой закрылись, нашел какой- то странный дурман, спать захотелось. Вдруг кто-то заломил мне руки и связал, ноги тоже оказались связаны, глаза просто слиплись. Эй, это называется гостеприимством?!
— Эээ! — поробовал возмутиться я, но язык не слушался. Схватили, куда-то поволокли. Каюк всей операции, что ли?
