телевизор… хотите — берите с собой.
И Баба Яга удалилась на чердак.
Беспроводной телевизор напоминал по виду расписное блюдце. Как объяснила Яга, чтобы его включить, нужно покатать по нему магнитное 'яблочко'. Телевизор включился. По первому каналу была реклама. 'Вы все еще не в белых тапочках? Тогда мы идем к вам!' — вещала надоевшая рожа. Я переключил на СТС. Там шли 'Зачарованные'. Я сморщился — терпеть их не могу, но Василиса, которая не хотела смотреть 'Она написала убийство' по НТВ, настояла на просмотре 'Зачарованных'. Волк не возражал.
Вскоре Баба Яга вернулась, неся в руках какие-то предметы. Положила их перед нами на стол. Сапоги, батон 'Нарезного', клубок красных шерстяных ниток.
— Это зачем? — не понял я.
Яга принялась объяснять:
— Сапоги — бронированные. Батон — самовоспроизводящийся. Только не забывайте оставлять от него горбушку! А клубок ниток — навигатор, запрограммированный на определенное лицо и маршрут. Идите туда, куда он катится, и он приведет вас к заданной вами цели. Сама изобрела! — похвасталась бабка.
Мы, не сговариваясь, отвесили ей поясной поклон.
От Бабы Яги мы выходили с самыми что ни на есть теплыми воспоминаниями. И кто придумал, что она страшная и злая? Разве что фонариков ее насмотрелись… зубами клацающих. БРР!!!
Клубок уже через день вывел нас к границе. Пограничники не стояли, однако на каждом столбе висели скрытые камеры, следившие за каждым нашим движением.
— Что будем делать? — потерянно спросил я.
— Вань, поищи чего-нибудь в суме, — попросил Волчик. — Может, найдется что-нибудь этакое.
Я высыпал содержимое сумы на траву. Внимательнейшим образом изучил его. Трижды перебрали мы с Волком эту кучу и трижды 'выудили тину морскую'.
— Ничего нет подходящего, — виновато пожал я плечами, вертя в руках бензиновую земледробилку.
— Совсем ничего? — удивилась Василиса.
— Совсем, — подтвердили мы с Волком.
Царевна перерыла все вещи и заявила:
— Как — нет?! А что, по-твоему, у тебя в руках?
— Земледробилка. Профессиональная, подкопы рыть.
— Заправленная?
— Ну конечно.
— Тогда о чем мы думаем?! Чтоб спрятаться от камер, которые наверняка просматриваются в том числе и кощеевцами, подкоп — это просто идеально! Эх, вы, мужчины…
В конце концов мы перешли границу. В Царстве Польском сразу же отыскался приличный вокзал с поездом до Царства Фрицева (в самом Фрицевом принципиально предпочитали ковролайны). Там мы сели на поезд и… чуть не попали в катастрофу той же ночью, так что пришлось ждать следующего рейса дальнего следования, который почему-то назначили только через неделю. Уж сентябрь на носу, а мы даже до Фрицева не добрались! В общем, когда через неделю администрация заявила, что поезд отменяется, мы долго трясли администратора и, наконец, именем Царя Гороха стребовали всего лишь отсрочки на пять дней, которые совершенно спокойно провели в гостинице славного Варшавы-града. Казалось, Кощей вовсе позабыл про нас…
Наступил сентябрь. И, может быть, ничего не изменилось в природе, но только воздух стал немножечко другим, чуть-чуть запах осенью, и на душе стояло по-осеннему легкое, чуть печальное настроение. С этим настроением мы садились в поезд Варшава-Берлин, без грима, совершенно не таясь. Не сочтите нас троих циниками, мы, конечно же, не упустили возможности посмотреть достопримечательности города и даже познакомились с той самой царевной Агнешкой. Она, правда, целиком была на стороне Тридевятого и почти даже Кощея, но нам явно симпатизировала.
Двери захлопнулись, мы расположились в отличном купе.
— Надеюсь, на этот раз никаких приключений не ожидается? — вопросительно посмотрела в купе Прекрасная, прежде чем зайти. — А то умаялась я что-то от них…
Я сел. Мои друзья тут же начали устраиваться поудобнее на своих полках. Василиса полулежа сидела на полке и с непонятной грустью глядела куда-то вдаль. Необыкновенное чувство охватило мою душу. Я не поэт и не знаю точно, но, должно быть, именно это и называется вдохновением! Я попробовал написать что-нибудь. Вышло корявенько:
Гляди ты в поезда окно,
Увидишь то, что оставляем,
Что будет скоро спасено,
За чужедальними полями…
Нет, чушь какая-то! Зато строчки сами собой ложились на лист и становились все 'чище' и правильней.
Оставим все, что позади.
Не знаю, что нас ожидает,
Но вера в нас не пропадает,
Что будет счастье впереди!
Я знаю, будет много зла.
Еще прольется много крови.
И пусть судьба сдвигает брови!
Она удачу принесла.
Нелегок этот страшный путь.
Его проходим мы с улыбкой.
Злодеев главная ошибка —
Проблемы в смех не обернуть!
И я писал, писал… не знаю, что вдруг случилось с бесталанным юношей с тройкой в аттестате по литературе, но я — вы не поверите! — писал стихи.
— Эй! Ты что там, стихи пишешь? — беспардонно вторгся в мои творческие потуги царевнин насмешливый голос. — О любви с картинками?
— Отвянь, — слабо посоветовал я, дописывая последнюю строчку. — А то в глаз получишь.
— Ох-ох-ох! Нашелся тут Пушкин. Дату, дату поставить не забудь.
— Это еще зачем? — не понял я.
— А чтоб биографы лет через сотню не замучились с датировкой сего гениального творения.
— Слушай, а иди ты… в школу! — разразился я 'страшным ругательством', чувствуя, что еще чуть- чуть, и покусаю златовласую ехидину. За уши. Больно.
— Уже была, и тебе побывать советую, — последовал ответ.
— Ну чего ты ко мне пристала?! — я поднял глаза и встретился с ней взглядом. Говорить расхотелось.
И тут я уронил ручку. Не спрашивайте — не знаю, почему! Не скажу. Итак Вася полчаса мучила меня с этим вопросом. То есть, на меня высыпался очередной шквал язвительных фразочек типа: 'И ты, кажется, говорил, что не смотришь на меня?! Молчи, сама знаю: все вы, мужики, такие!' Под конец я обреченно выдавил:
— Ну что я тебе сделал? Чего ты ко мне привязалась, а?!
Честное слово, я сначала брякнул, а потом только подумал, придурок этакий. Царевна посмотрела на
