когда мужчина на охоте за тобой. Поэтому, когда еще через неделю Хельмут сказал, что на выходные будет занят с налоговым консультантом, Анна не удивилась и не расстроилась, а просто хмыкнула. Вот теперь всё стало на свои места. С пятницы до понедельника он ни разу не позвонил, не прислал ни одного текста. А во вторник без звонка явился с улыбкой до ушей, полный любовной дрожи. Это было слишком.
– Только не говори, что скучал. Ты ведь был с… ну, со своей подругой.
– Конечно, скучал. Я хочу сказать, что люблю тебя, моя маленькая принцесса.
– Ты хочешь сказать, что не любишь уже свою… э… подругу?
– Нет, ее тоже люблю. Но совсем по-другому. Что тут странного, любить двоих? Это два совершенно разных чувства.
– Ты меня просто пугаешь. Ты даже не испытываешь неловкости, не смущен, не считаешь себя виноватым, никакого стыда… Всё так само собой? Провел уик-энд с любимой женщиной, теперь пришел к другой, чтобы опять заниматься любовью, говорить о любви и чувствовать себя счастливым?
– А ты что, хочешь, чтобы я чувствовал себя несчастным? Или ты не рада мне? Я тебя не понимаю.
«Конечно, ты не понимаешь этого, интересно, а ты вообще понимаешь хоть что-то?» Ей всё претило. Не то чтобы она умирала от желания заполучить Хельмута. Но эта упертая самоуверенность, эта декларация законного права иметь двух женщин ее раздражала. Нет уж! Она точно не будет для него просто «другой женщиной». Она даже с Виктором, которого любила больше жизни, на это не согласилась. И с Джоном, которого она… любила? Нет? Сейчас не важно. Зачем же ей быть «другой женщиной» с Хельмутом, которого она вообще не любит и не стремится завоевать? Даже в игровом варианте ей это не нравилось. Странная, больная игра, безрадостная и никуда не ведущая. Трата времени и эмоциональных сил. Анна хотела все расставить по своим местам.
С другой стороны, а зачем? Чтобы Хельмут что-то понял? Ей-то какая разница? Она не собирается отрывать его от «консультанта», он ей не нужен, в крайнем случае, просто пошлет его. Зачем его воспитывать?
– Ладно, сменили тему. Я не хочу об этом говорить.
– Вот и правильно. Что про это говорить? Я так счастлив видеть тебя. А ты?
– Я же сказала: «Сменили тему». Хочешь со мной посмотреть каталоги из Милана? Мне опять придется туда лететь. Не хватает кое-чего.
– Ты что? Следующий же уик-энд наш? Мы что, люстры здесь, в Лондоне, не купим? Вместе.
– Слушай, у меня своя жизнь и свои представления, чего я хочу. Зачем ты вмешиваешься? Я не хочу покупать в Лондоне люстру ни с тобой, ни без тебя. Почему я должна менять свое отношение к этому вопросу?
– Потому что я без тебя страдал уже достаточно все выходные и хочу в следующие быть только с тобой.
– Можешь полететь со мной в Милан за компанию.
– Не могу.
– Почему, можно спросить?
– Потому что будет ясно, что я не в Британии, понимаешь? Она позвонит, а гудки другие.
– Прекрати. У тебя на все причины, и все они какие-то больные. «Гудки другие», бог ты мой! Какое это имеет значение?
– Но мне же надо будет это ей как-то объяснить…
– Что объяснить? Что ты в Милан слетать не можешь?
– Она думает, что у меня много работы и я в Лондоне.
– А почему ты не можешь ей объяснить, что у тебя любовь с другой женщиной, что у тебя теперь две женщины в жизни, что ты имеешь на это право, и пока она там считает на счетах в Берлине, ты покупаешь с другой женщиной люстры в Милане?
– Ты что, издеваешься надо мной?
– Просто повторяю твои же аргументы, почему ты имеешь право любить двух женщин одновременно.
– Я имею на это право, это совершенно нормально.
– Ну и прекрасно, вот пойди и объясни это ей. Объясни, что любить меня ты вправе, что это «нормально».
– Я не могу ей рассказать про тебя.
– Я ничуть не удивлена. Знаешь что? Прошу тебя, сейчас вот, встань, пожалуйста, выйди в ту дверь и закрой ее за собой.
– Анна, моя маленькая принцесса! Я люблю тебя. Но у тебя все черное или белое. А жизнь сложнее.
– Хельмут, я слышала это уже столько раз. Когда ты начал эти свои дурацкие, ребячьи, сентиментальные, приторные подъезды ко мне, я сказала тебе, что не притрагиваюсь к несвободным мужчинам. Мы должны прекратить всё раз и навсегда. Прошу тебя, иди домой.
«Нет, точно, все это никому не нужно», – размышляла она час спустя, когда Хельмут наконец ушел, сказав, что она так несправедлива к нему. «Он не понимает очевидных вещей. Вернее, просто не хочет их слышать, потому что ему так удобнее. И зачем я ему пыталась это объяснять целый час? Эгоцентрик, потребитель, жалкий, жалкий дурак. Зачем я добивалась, чтобы он понял? Das ist mir egal. Total egal»[3].
Анна не отвечала на его звонки в выходные, как и планировала, слетала в Милан, игнорируя его тексты и в понедельник, и во вторник. Набрала кучу работы и решила весь вечер работать дома. Все-таки не так устаешь, как в офисе. И покурить дома можно. Ей нужно было доделать годовой отчет для Москвы. Она уже и так затянула до конца февраля. А на следующей неделе ей уже надо лететь туда для обсуждения и выстраивания стратегии на год. Гос-с-с-поди, когда же этот телефон прекратит звонить? Хельмут не отвяжется. Надо ему ответить.
– Алло!
– Привет, это Джон. Как ты?
Анна почувствовала только, что ничего не почувствовала.
– Нормально, дома работаю.
– Ты очень занята?
Они поболтали несколько минут, Джон старался, чтоб его голос звучал как можно более раскованно, как будто ничего и не произошло. Анна не видела причин, почему ей следовало бы сказать что-то типа: «Забудь мой номер и больше никогда не звони». Неэлегантно. Банально. Удивительно, насколько ей было легко… Сердце не колотилось, мурашки не бегали. Так, обычный трёп…
– Я посмотрел анонсы театров. Как насчет того, чтобы на следующей неделе пойти в Королевскую оперу на «Мадам Баттерфляй»? Театр, потом ужин в Ковент-Гарден?
– Звучит прекрасно. Жаль только, что мне надо в Москву на следующей неделе. Но спасибо за приглашение. Если это все, можно я доделаю отчет? У меня завтра дедлайн.
Первый месяц после их расставания Джон чувствовал себя почти прекрасно. Он скучал по Анне, но гораздо больше наслаждался покоем в семье, тем, что больше не надо врать и выкручиваться. К нему вернулось чувство сбалансированности, стабильности жизни. Это походило на праздник. Он вообще не понимал, как мог так долго жить подругому.
Одри была к нему ласкова. Она победила и не хотела наказывать его за то, что нашкодил. Она хотела, чтобы ему было уютно и он на всю жизнь запомнил, где его место. Тем более Рождество, Новый год, гости, гольф и прочее. Всё, как всегда. Они поехали к друзьям в Сэнт-Эндрюс и гуляли по берегу моря, вдыхая его запах. Джон время от времени думал об Анне, но мысли не были мучительны. Он просто думал о чем-то красивом, о прелестной игрушке, чье тело он так любил держать в руках…
Спустя месяц он продолжал думать об Анне, о некогда прелестной игрушке, чье тело… Она что, все еще занимала место в его жизни? Эта мысль смущала, как-то покалывала. Нет, он никогда не потеряет Одри. И вообще, все начинать сначала – идиотизм, опять эти секретные свидания, звонки из сада, жизнь на разрыв между работой и двумя женщинами. У него только все встало на свои места. Джон снова наслаждался работой после того, как Джулия уехала в Сан-Франциско, дома – гармония. Но мысли об Анне и примешивающаяся к ним грусть не оставляли.
