- Не хочу, - прошептала она, - благодарю вас...
Когда иеромонах с Павлом уже сидели за столом, последний спросил:
- Ну как житие ваше монастырское, святые отцы? Каково спасаетесь?
- Святыми твоими молитвами, Паша. Живем, слава Богу, потихоньку, - голос отца Василия был негромким и таким же мягким, как и движения. – Передает тебе... – метнул взгляд на Наталью.
- При ней, батюшка, все можно говорить, - сказал Павел Дмитриевич, закусывая наливку репкой. Наталью его слова удивили, но батюшка спокойно кивнул, и уже больше не обращал на барышню внимания.
- Так вот, не благословляет тебя больше отец Иона здесь жить. Соблазн от тебя большой идет – трепа много пустого, смущающего. Да место такое, спаси Господи... Логово Савелия-разбойника! Место ли тебе тут, Павлуша? Из монастыря ушел, к мирским не прибился.
- Ни Богу свечка, ни черту кочерга! – усмехнулся Павел Дмитриевич.
Отец Василий поморщился и перекрестился
- Ну, Паш, не надо лукавого... Да еще здесь.
- Прости, - Павел Дмитриевич тоже перекрестился. – Господи, помилуй нас, грешных.
- А вообще-то ты прав, конечно. Ни то, ни се... Лукавство это перед Богом. Отец игумен долго ждал. Не понимает он тебя, Павлуша. Возвращайся к нам, или в столицу поезжай, отец игумен денег даст... Добивайся, чтобы именье вернули.
Павел Дмитриевич присвистнул.
- Ну, братия... Нет, не пойдет. Именье не вернут, у меня мошна пустая, и заслуг никаких, только что – фамилия, да и «руки» в столице нет. Без этого... - Он сделал жест, означающий – «гиблое дело». - Да и хозяин там новый давно, ты ж знаешь.
- Ну... оно так. Так может чего другое выйдет. Отец Иона денег не пожалеет.
- Да вы сами перебиваетесь еле-еле!
- Так-то так. Но, послушай, пожертвование крупное давеча от барышни из Прокудина передали. Просила помолиться за нее, спаси ее Господь. Так вот, сие пожертвование тебе отец игумен отдает. Купи себе сельцо, да живи барином, как тебе Богом и предназначено, да за барышню прокудинскую молись. Иль на службу поступай.
- Не пойдет, отец Василий.
Батюшка покачал головой.
- Ох и неслух ты, Паша! А к нам опять?
- Нет, не мой путь. Давно решил. Передай отцу игумену, что в ноги кланяюсь, окаянный, и молитв его святых прошу. Уйду... Только пусть еще немного времени даст. Чувствую я... все само разрешиться.
- Чувствуешь? – отец Василий слегка усмехнулся. – Да какой из тебя пророк-то?
- Пророк - точно не пророк, а чутье имею. Христом-Богом прошу, пусть молится за меня сугубо! Отец Василий, само оно, решение, на голову яко снег в сентябре... так и будет. Но без молитв ничего не будет. А из меня молитвенник никакой. Много грехов на мне...
- Да ведь каялся ты, все прощено.
- Знать, не все, - вздохнул Павел Дмитриевич.
- Эх, ладно, - пойду я от тебя. Передам все, что ты сейчас наговорил. Эх, Павел!
- Спасибо тебе, отец Василий.
Они встали, обнялись, поцеловались.
- Просьба вот еще у меня есть, - сказал Павел Дмитриевич. – Видишь, барышня больна, а как поправится, надо будет ее доставить, куда сама пожелает...
- Поговорю, - кивнул отец Василий.
Вновь благословив и Павла, и Наталью, отец Василий поклонился и вышел. Павел Дмитриевич глядел в окно, поглаживая длинную клинообразную бороду.
- Опять пешком... А до монастыря пешком-то... ох! К вечерней не успеет. Вечерняя рано у них. Хорошо, коль подвезут по дороге.
- Так что же это он? – удивилась Наталья.
- Неприхотлив, да видать еще смиряет себя. Славный он инок. Так как же, покушать изволите? Ну, хоть огурец... или там, репу.
- Хорошо, - прошептала Наталья.
- Присаживайтесь сюда, за это вот, что я столом величаю, да послушайте мои россказни. Ибо вы очень желаете знать, с кем судьба свела вас...
- Очень желаю! Да только... за откровенность плата всегда причитается.
- Не всегда, - усмехнулся Павел. – И вообще-то в наши дни гораздо чаще платит тот, кто откровенничает. А от вас мне одно нужно – доверие. Уверенность в том, что никакого зла я вам не причиню. За три года, что живу я, как сказал отец Василий, в логове Савелия-разбойника, кроме него, отца Василия, я никого не привечал. Он-то раз в две, в три недели приходит. И исповедует, и причащает. Иногда приходили мужики прокудинские из любопытства, те, что за отшельника спасающегося меня принимают, - всех я прогонял.
