- Уж не ревнуешь ли отца к дочери, Натальюшка?
Девушка ответила негодующим взглядом. Под рукой ее очутился синий веер, она жадно схватила его, обмахнулась несколько раз и бросила в угол дивана.
- Ведь она, похоже, падчерица твоя будущая... – продолжал Белозеров. - Вот судьба! Так откуда ж взялся он, князь твой распрекрасный? Где ж раньше был?
- Ах, Петруша, сделай милость, помолчи, - бросила ему Наталья.
Помолчали вместе.
- Не нравится мне все это, - вздохнул Петр. Молчать ему сейчас явно не хотелось.
- Что не нравится?
- Да все, Натальюшка. Машенька сама не своя была все эти дни. Ей роль твоей сестры двоюродной уже невмоготу, а тут еще батюшка родной объявился...
- Они поладят, - но по голосу Натальи ясно было, что она в этом не вовсе уверена. Скорее напротив, и бедный веер вновь стал жертвой этой неуверенности – теперь девушка, протянув к нему руку, принялась безжалостно трепать изящную вещицу. Волновалась она не менее Петруши, не за Машу, конечно, – за возлюбленного князя своего. Но у Петра не было ее сомнений.
- Машенька поладит с кем угодно. Я о другом. Теперь он ее княжной сделать решил законной...
- Чем же плохо сие? Да и не важно, все одно она скоро Белозеровой будет...
- Не плохо... - Петруша совсем запутался в своих чувствах, и по старинке взъерошил свои длинные светлые волосы, как делал, бывало, мальчишкой, когда волновался.
- Да не отнимет он ее у тебя, - поняла его тревогу Наталья.
- Нет. Ее у меня теперь никто не отнимет. Зачем только спрашивал он меня нынче с таким подозрением о дядьке моем, Бахрушине?
- Есть у него на то причины.
- Да. Сплошь загадки… Тревожно у меня на душе что-то, Наташа. Машенька мне свою тяготу передала.
- Не тревожься. И грустить сейчас – грех, не грустить, но Бога благодарить надобно.
Вошел Мстиславский.
- Она ушла к себе, - сказал про Машу.
- Бедная моя... – одними губами вымолвил Петруша.
Павел присел между ними.
- Счастлив познакомиться с вами вновь, Петр Григорьевич, как с будущим супругом дочери моей.
Петруша хотел что-то ответить, но нахмурился и промолчал.
- Понимаю ваши чувства ко мне, - продолжал Мстиславский. – Столько лет невесть где пропадал, и вот объявился, и ныне словно власть какую-то над любезной вашему сердцу девушкой приобретаю. Что же сказать-то мне вам?
- Да нет, Павел Дмитриевич, говорить ничего не надобно... Столь замысловатый поворот фортуны, бесспорно, не может не взволновать, однако не нашею волей все свершается.
- Не стоит видеть во мне нечто, с чем необходимо примириться, как с капризом фортуны, друг мой. Несомненно, ваша свадьба – дело решенное, смешно и глупо было бы, если б я замыслил вдруг вам препятствовать. Однако же, не могу не сознаться – меня беспокоит нечто... – Павел замялся.
- Я понял, князь. Вы уже спрашивали меня о дяде моем, Артамоне Васильевиче Бахрушине. Думаю, что вправе в свою очередь полюбопытствовать: вам-то что до него за дело?
- Дело мое до него самое прямое. Видите ли, Петр Григорьевич, при Царице Екатерине ваш покорный слуга был по доносу отправлен на дыбу и в Сибирь за предерзостные слова, реченные против самой Государыни Императрицы. А донос составил никто иной, как Артамон Бахрушин, приятель мой, что в тот вечер злосчастный, когда я слова сии произнес, одним из гостей моих был.
- Вы это наверное знаете? – изумился Петруша.
- Вернее не бывает.
- Боже мой! Так он, стало быть, в делах-то сих руку набил. Вас при Екатерине на дыбу отправил, меня – при Анне.
- Неужели? – в свою очередь удивился Мстиславский.
- Да, истинно так, а то, что я племянник его... Так в этом-то все и дело, сударь. Отец мой боярином не был, дворянство ему Государь Петр Алексеевич за верную службу пожаловал. А на ассамблее однажды приглянулась батюшке моему будущему боярышня Бахрушина, Царь Петр, не долго думая, и сосватал их. Перечить самому Царю Бахрушины не могли, но ненависть затаили. Даже то, что родители мои жили душа в душу, их не смягчило, неровня де отец мой их доченьке любимой, и все тут. Когда матушка умерла в родах, меня на свет произведя, Бахрушины слух распускали, что отец мой свел супругу в могилу. Пуще всего братец ее старался, Артамон Васильевич. Ну, вскоре старики Бахрушины померли. А дядюшку моего в столицу принесла нелегкая. Ох! До сих пор не прознал, как случилось сие, - Петр вновь теребил волосы, не замечая. - Отца принесли умирающим... Мне тяжко вспоминать, простите, князь, и ты, Наталья. Никого он не обвинил, и все подумали – разбойники. Их и сейчас в Петербурге, как воронья, а уж тогда-то...
Петр остановился, перевел дух.
- В Петербурге, - продолжил он вскоре, - будучи сержантом гвардейского Преображенского полка, сблизился я с кружком Царевны Елизаветы, нынешней Императрицы царствующей. В то время она в соперничестве своем с Царицей Анной опиралась на простых людей, попасть к ней было нетрудно. Я любил
