балансировать зажатыми в обеих руках баклагами, которые бились на ветру как два паруса, я в который уж раз смекал, не бросить ли мне всё это к чертям — и не вернуться ли в Москву, к нормальной привычной жизни. Но тут же, как всегда, понимал, что возвращаться нельзя. Здесь, в этих антисанитарных условиях, в этой холодрыге, с этими людьми, к которым я большую часть времени ничего, кроме лютой ненависти, не испытывал — я с удивлением чувствовал, что впервые за последние, наверное, лет сорок чувствую себя по-настоящему живым, сильным и злобным. И это с лихвой окупало все житейские неудобства.
В Интернете мы узнали, что наша нынешняя жизнь называется дауншифтинг — от английского downshifting, «переключение на пониженную передачу». Сравнение это было мне очень близко и понятно. С тех пор, как я получил права и фактически сделался личным шофёром Порочестера, многое в этой жизни стало восприниматься мной исключительно в автомобильном контексте.
Но лично я себя «дауншифтером» не чувствовал. Трудиться приходилось в несколько раз больше и злее, чем раньше. Каждое утро я отвозил Порочестера в московский офис, а по вечерам забирал, и дорога, увы, далеко не всегда была идеальной. Да ещё постоянная работа по дому и участку, которую почему-то наваливали, в основном, на меня — Лена, как это часто бывает, считала, что, раз я фрилансер, значит, лодырь и только знай себе ищу, чем занять досуг. Несколько раз я пытался объяснить, что мои журнальные гонорары вместе с «рентой» от обеих квартир (моей и маминой) идут на погашение кредита, так что я — ничуть не менее важная единица нашего общества, чем они с… хм… Ильичом. И ничуть не меньше их, вместе взятых, заслужил отдых и уважение.
Бестолку!
Да и в каком-то смысле она была права. Как ни крути, оторваться от монитора с недописанной статьёй мне было всё-таки проще, чем, скажем, ей — от живого, трепещущего, распростёртого на массажном столе страдальца. Поэтому я хоть и брюзжал, но от обязанностей по дому не отлынивал.
А к лету ещё собирались строиться… ну, хотя бы обнести нашу с Порочестером общую долю собственности забором. То есть это я, здравомыслящий человек, так говорил — «хотя бы». А у Порочестера, как всегда, были большие планы. Он колебался между двумя равно соблазнительными вариантами: кирпичным замком в готическом стиле — «как у олигархов, только поменьше» — и землянкой-голомо. Когда я впервые услышал это, то в ужасе воскликнул:
— Чтооо?.. Чум?!..
— Сами Вы, дружище, чум, — снисходительно ответил Порочестер, — голомо — очень удобное и недорогое современное жильё. Да, оно утапливается в земле, ну и что? В конической крыше можно найти очень интересное решение окошек. А главное — оно внутри имеет форму цилиндра, это по фень-шую очень хорошо…
Когда он меня почти убедил, в красках расписав, как замечательно мы, все втроём, будем жить в «голоме», вошла Елена и охладила его пыл, заявив, что первой же весной жилище его будущего, скорее всего, затопят грунтовые воды. — Тут всё-таки болота, дружочек, ты не забыл?..
— Да плевал я на твои грунтовые воды! — взъярился Порочестер, — сейчас знаешь, из каких материалов строят? Залил — и полная непроницаемость! Ты, как всегда, отстала от жизни, дорогуша!
Елена обиделась и вышла, на прощание посулив Порочестеру, что он уже нынешней весной узнает, что такое настоящее наводнение.
Так оно и будет — в начале апреля мы получим уникальную возможность вспомнить детство золотое, прыгая по редким травянистым кочкам и завороженно глядя, как алчная почва засасывает потерянный Порочестером резиновый сапог. Но до этого ещё далеко. А пока… пока я, пыхтя, с тяжёлыми баклагами продираюсь на скудный свет окошка, еле видного сквозь кисель снегопада, и с ужасом думаю о том, что завтра придётся вставать в шесть утра и до седьмого пота махать лопатой — а иначе моему другу Мистеру Порочестеру не суждено будет добраться до своего кульмана. Хорошо, чёрт, устроился со своими короткими ногами. Не послать ли его в Москву пешком, думаю я и мучительно улыбаюсь обветренными губами. Скорее в тепло.
А началось всё с такой ерунды!.. На Порочестера просто-напросто опять напала его давняя антивиртуальная хворь.
Это случилось вскоре после нашего счастливого примирения с Еленой. Казалось бы, чего ещё надо? — живи себе, люби её да радуйся. Я ведь не претендую. Но Порочестером вдруг овладело мучительное беспокойство сродни приступу клаустрофобии: по странной прихоти подсознания именно благодаря этой истории с политическим оттенком он окончательно понял, что, как ни старалась наша троица, как ни карабкалась изо всех сил в реальность, мы так и не смогли и вряд ли когда-нибудь сможем выпутаться из липких сетей интернетзависимости.
В чём-то, конечно, он был прав. Судите сами: проклятое Златоперье с его буйной литературной жизнью, политическими скандалами и мелкими форумными разборками всё так же крепко держало нас за шкирку. Я — даже после плотного двухмесячного общения и совместно сшитого костюма — по-прежнему был для Порочестера в большей степени скайп-собеседником, чем реальным другом. Ну, а в Елене он никогда и не переставал любить утраченную аcidophileen, и, что самое плохое, отлично это понимал.
В общем-то, меня вся эта путаница тоже угнетала. Увы, мы с моим другом слишком различались темпераментами. То, что в моём случае было всего лишь смутной неудовлетворённостью, подспудным томлением, у чувствительного Порочестера протекало крайне бурно и драматично — и сопровождалось парадоксальными саморазрушительными всплесками, возможно, окончательно лишившими бы беднягу и без того шаткого рассудка, — если б мы с Еленой по мере сил не поддерживали его и не оберегали.
Да и вообще без нас бы он давно пропал.
Первой ласточкой стала достопамятная история с аватаром. Это когда наш друг, окончательно поверив в то, что мы любим его таким, какой он есть, задумал проверить силу своей харизмы и на других пользователях, — а, проще говоря, убрать, наконец, с аватарки злополучный могендовид, заменить его своим подлинным лицом и посмотреть, что будет. А надо сказать, что лицо у моего друга ничуть не менее характерное, чем фигура: огромный лысеющий лоб, широко расставленные выпуклые глаза и рот, какой в народе зовут «хлеборезкой» — слегка щербатый вдобавок (Порочестер, как истый харизматик, обожает сладкое и смертельно боится зубных врачей).
Он кричал, что не может больше выносить полной и абсолютной виртуальности, что хочет стать хоть чуть-чуть реальным для всех, кто его знает. Мы с Еленой не протестовали — наши-то благообразные лица украшали страницы «Златоперья» уже не первую неделю, с чего мы и стригли честные моральные купоны.
День, когда он, наконец, решился на этот подвиг, запомнится нам навсегда. Ибо минут через десять после того, как Порочестер трясущимся пальцем нажал на роковую кнопку «Загрузить фото», у бедняги на почве ужасного стресса случился гипертонический криз, — и нам пришлось два часа бегать по аптекам, а
