истину'. Для удовлетворения его желания я постаралась припомнить, что могло
быть принято в дурном смысле. Я вспомнила, что до принятия монашества я ему
однажды сказала, что училась математике из повиновения воле родителей, на
что он возразил: 'Я очень рад этому; через эти познания ты вскоре
приобретешь сведения о многих вещах, относящихся к натуральной философии'.
Он указал некоторые из этих вещей и прибавил: 'Как можешь ты думать, что
естественно, чтобы голая женщина меньше стыдилась показаться перед мужчиной,
чем перед другой женщиной и наоборот?' Серрано велел секретарю записать эти
слова и следующие как относящиеся ко мне: подсудимая выслушала и сочла это
за верное и истинное учение. Я ему отвечала: 'Я не принимала этого за
учение, я только выслушала как тайну природы. Я не поверила этому и не
придала никакого значения, только это и следует записать'. Дом Диего,
выслушав меня, сказал: 'Это все равно'. На это я ничего не ответила. Когда
мне предложили подтвердить мои слова, я была в приемной с двумя
доминиканцами. Мне стало так стыдно, что я потеряла голос и была не в
состоянии видеть или слышать то, что мне читали; я ничего не отвечала. Когда
затем меня перевезли в Толедо, я убедилась, что моим словам не желают
поверить. С этой мыслью я решила говорить только чистую правду; я так и
поступила. Если мне возражали, я всегда отвечала: 'Пусть пишут, что хотят,
потому что я не знаю, что говорю'. Это была правда, потому что мой ум был
сильно подавлен. Сам дьявол не мог бы более превратно истолковывать
некоторые факты. Однажды, когда я была на исповеди, я хотела посоветоваться
с духовником о некоторых моих сомнениях; стыд удерживал меня и сковывал
уста. Брат Франсиско побуждал меня объясниться. Я отвечала ему, что не могу
говорить, потому что краснею от того, что хотела сказать. 'Чего ты
краснеешь, - сказал он мне, - имеющий в сердце любовь не смущается и не
стыдится признания, каково бы оно ни было'. Это была истина, выраженная
наивно. Однако ее превратили в преступление, извлекая из нее положение:
когда любят, не стыдятся. Оно содержало уже недобрый смысл. Таким же образом
злоупотребили выражением 'мягкость в обращении, единение' и другими
подобными, чтобы обвинить меня в постыдных делах, которых никогда не было'.
XXV. Этот рассказ подтверждает слова достопочтенного Палафокса, которые
я постоянно вспоминаю в этой истории: 'Чтобы создать процесс, далекий от
истинных событий, как бы ни было похвально намерение тех, кому это поручено
(особенно если речь идет о женщинах), достаточно немного дурного настроения
со стороны того, кто допрашивает, немного желания доказать то, что хотят, со
стороны секретаря и немного боязни со стороны того, кто отвечает. Из этих
трех малых элементов вскоре вырастают чудовищное дело и клевета'.
Доказательство этого мы найдем в истории процесса, возбужденного против
покровителя монахинь Св. Плакиды.
XXVI. Дон Херонимо де Вильянуэва, протонотарий Арагона, то есть
государственный секретарь короля по делам этого королевства, в юности был
секретарем инквизиции. Он был привлечен к суду этим трибуналом в эпоху опалы
графа-герцога Оливареса, как его креатура и главный наперсник. Его обвинили
в еретических тезисах, что послужило мотивом к его аресту в 1645 году. Он
был посажен в секретную тюрьму и присужден к отречению. Приговор был
исполнен 18 июня 1647 года. Как только он получил свободу, которую ему
вернули, потому что он выполнил свою епитимью, он апеллировал к папе
Иннокентию X, жалуясь на несправедливое обращение и на лишение средств
защиты и заявляя, что он подчинился вынесенному против него приговору с
целью удовлетворить пламенное желание выставить свои права перед
беспристрастным трибуналом. Поэтому он просил пересмотра своего процесса
судьями, назначенными Его Святейшеством. Дон Педро Наварро, богатый
дворянин, друг Вильянуэвы, предпринял путешествие в Рим из сочувствия к
нему, чтобы обеспечить успех дела. Хотя Филипп требовал от папы через своего
посла высылки Наварро из Рима, Его Святейшество не только отказался
исполнить это требование, но не захотел даже позволить, чтобы он был
арестован и передан в распоряжение испанского посла. Он послал бреве с
поручением епископам Калаоры, Сеговии и Куэнсы, уполномочивая всех вместе и
каждого отдельно потребовать под угрозою отлучения документы процесса,
расследовать их и судить Вильянуэву, подтвердив или отменив в целом или
частично приговор, вынесенный против него толедскими инквизиторами и
утвержденный верховным советом. До произнесения приговора они должны
выслушать прокурора и обвиняемого и принять показания и улики, которые могут
быть представлены с обеих сторон. Король, узнав об этой папской резолюции,
уступил внушениям главного инквизитора дома Диего де Арсе и запретил
епископам 3 сентября 1647 года принимать апостолическое поручение, если оно
им послано, потому что оно противоречит правам его короны. У меня перед
глазами ответ, посланный королю епископом Калаоры 8 сентября с обещанием
точно исполнить его волю. Другие епископы дали такое же обещание. Это
побудило папу перенести дело в Рим и приказать, чтобы туда были посланы
материалы дела. 7 февраля 1648 года верховный совет сделал представление о
том, что не надо обращать никакого внимания на посланный из Рима приказ,
потому что он угрожает независимости испанской инквизиции, признанной и
подтвержденной буллами различных пап. Король велел представить все это папе,
но безуспешно, так как второе бреве подтвердило распоряжения первого.
Верховный совет 17 июля 1649 года сделал королю новые представления. Он
говорил об опасности того, что требуемые бумаги могут затеряться в пути, и
выставил другие подобные доводы. Филипп IV велел послать папе все эти
соображения, и Его Святейшество ответил, приказав изготовить буквальную
копию со всех документов процесса и послать ее в Рим. Главный инквизитор
продолжал упорствовать в своем противодействии папским приказам. Король
назначил его председателем совета Кастилии в надежде, что, после того как он
откажется от обязанностей главного инквизитора, будет легче выполнить без
обиды для него требование папы. Но дом Диего де Арсе предпочел уступить этим
претензиям, чем отказаться от своей должности. Процесс был послан в Рим, где
Вильянуэва был оправдан. Противодействие и несправедливости, на которые папа
натолкнулся в связи с этим процессом, побудили его послать второе бреве т 24
июня 1653 года, в котором он заявлял, что обнаружил большое количество
нарушений в судопроизводстве по делу Вильянуэвы и обязывает главного
инквизитора впредь наблюдать, чтобы правила точно соблюдались и чтобы в
приговоре по процессам было больше справедливости, серьезности и
осмотрительности. Несмотря на это последнее папское предостережение, вскоре
возникли новые споры между римской курией и мадридским двором. Для
достижения соглашения папа отправил в Мадрид нунция Франческо Манчини. Тот
не мог добиться аудиенции у короля и был принужден обратиться 16 августа
1654 года от имени Его Святейшества к главному инквизитору. Последний взялся
доказать, что своими действиями папа оскорбил короля, а относительно
протонотария Арагона утверждал, что судопроизводство испанской инквизиции
