назад с одним из своих секретарей. Именно, похитив его жену с ее служанкой, он держал ее долгое время. Затем обеих изнасилованных он велит повесить пред дверями мужа, и они висели так долго, пока тиран не приказал перерезать (петлю). Также поступил он с одним из своих придворных. Именно, захватив его жену, он хранил ее у себя и, после обладания ею до пресыщения, отсылает обратно мужу, а потом велит повесить на балке над столом, где муж ее с семейством обычно принимал пищу. Висела она там так долго, пока это было угодно тирану. Когда он опустошал владения воеводы Ивана Петровича, то в лагере у него были отборнейшие женщины, выдающейся красоты, приблизительно в количестве 50, которые передвигались на носилках. Для охраны их он приставил 500 всадников. Этими женщинами он злоупотреблял для своей похоти. Которая ему нравилась, ту он удерживал, а которая переставала нравиться, ту приказывал бросить в реку»^^^.
Прочие «эпизоды воспоминаний» об Опричнине пресловутых иностранцев подобного же низкопробного свойства. В данной цитации нет ни одного правдивого тезиса! Как же описателей из Европы всегда тянуло на пошлость, «на клубничку»; да ведь без этого книгу в Европе о России и не продашь. Самое печальное здесь то, что у нас, в России, подобные патологические скабрезности некоторые авторы до сего дня оценивают как «документы эпохи». Конечно, это — документы, но характеризующие не Первого Царя, а уровень потребностей и представлений сочинителей-очернителей...
В руководстве Опричниной встречались и люди из высших кругов, которым Иоанн лично доверял: отец и сын Басмановы, князь Афанасий Вяземский-Долгой, Малюта Скуратов (Скуратов-Вельский Григорий Лукьянович), князь Михаил Черкасский. Однако среди опричников доминировали люди незнатного происхождения, простые, мелкопоместные или вообще беспоместные дворяне.
Необходимо особо подчеркнуть, что Опричнина не была введена прямым царским указом сразу же после 5 января 1565 года, когда боярство и священство и «люди прочие» безропотно приняли все условия Иоанна. В середине февраля был созван Земский собор, на котором присутствовали представители и аристократии и «отцы духовные», где Первый Царь выступил с речью. Он сказал, что для «охранения жизни» он намерен учинить «опришнину » с двором, армией и территорией, требуя для себя неограниченных полномочий. Подобные полномочия Царю были единогласно и предоставлены.
Первый удар опричного царского меча пришёлся на знать суздальских родов. В феврале 1565 года были казнены: князь А. Б. Горбатый^'*^ с сыном Петром, окольничий П. П. Головин, князь И. И. Сухово- Кашин и князь Д. А. Шевырёв. Несколько человек было пострижено в монахи, а некоторые семьи лишились своих родовых вотчин и отправлены на новые земли в Казанский край. В своей «Истории о Великом князе Московском» Курбский писал, что Александр Горбатый «происходил из рода Великого князя Владимира и была у них старшая власть над всеми князьями Руси более двух сотен лет. Один из них, князь Суздальский Андрей, владел Волгой-рекой аж до самого моря Каспийского, от него произошли великие тверские князья... »^'*^
Никогда суздальские князья «Волгой-рекой» не владели, но владения их были действительно обширными. Когда их удельные территории перешли в состав единого государства, а сами некогда удельные стали подданными Великого князя Московского, то спесь родовая никуда не исчезла. Древность и знатность рода по понятиям того времени — преимущества общественно бесспорные, неизбежно взращивавшие непомерное честолюбие. Будучи с рождения приобщенным к высшему кругу, Александр Горбатый-Шуйский занимал самые видные должности в Государстве. Его даже превозносили как «покорителя Казани», хотя он командовал в походе только полком, а титула победителя мог удостаиваться только Иоанн Васильевич.
Однако Царь не за чрезмерное самомнение казнил одного из многолетних руководителей Боярской Думы. Царь прекрасно знал другое, незабываемое и непрощаемое. Горбатый был одним из тех, кто все время умалял власть и достоинство Царя. Иоанну передавали, что этого боярина не раз уличали в «непригожих» (непристойных) речах, которые явно выдавали угнездившийся в князе дух противоречия, а значит, и измены.
Иоанн редко объяснял конкретные причины своего гнева; он много раз говорил об «изменах», называл и имена, но никогда не пытался «объяснить», в чём содержательно состояли эти «измены». Последующим же историкам требовалась «мотивация ». Учитывая, что следственные дела об «изменах » как времен Опричнины, так и за другие годы не сохранились, то невольно складывалось впечатление, что это был «чистый произвол», вызванный исключительно «маниакальным синдромом», гипертрофированным чувством «страха», овладевшим натурой Первого Царя. Думается, что всё это — только тенденциозные умозаключения, которые формально как бы «документально» оспорить и невозможно, но которые опровергаются всем строем личности и мировоззрения Иоанна Васильевича. Если же размышлять об Иоанне, игнорируя самого Иоанна, категорически не веря ему, не принимая в расчёт его безусловной Христопреданности, то тогда действительно останется один только «синдром». Но только чей?..
Опричники исполняли суд и расправу над врагами по указу Самодержца, но одновременно творили в разных местах произвол и насилия, формально от имени Царя, но фактически по своей прихоти. Таковых случаев было немало, а Иоанн Грозный воспринимал их как признак своеволия, столь им ненавидимый, как знак непослушания, ведущего к неверности.
Окончательное разочарование в «верных слугах» произошло у Царя весной 1571 года, когда Крымская орда под водительством Девлер-Гирея (1512–1577), численностью до 100 тысяч человек, в очередной раз вторглась на Русь. Этого нашествия в Москве опасались. Царь ещё ранее распорядился устроить сторожевую службу на границах Руси, однако к маю, когда и началось вторжение, пограничная служба ещё не была полностью создана. Крымцы быстро «доскакали » до реки Оки, а затем окольными путями, которыми их вели предатели-перебежчики, знавшие расположение русских войск, вышли к Москве с запада и укрепились в селе Коломенском. Татары разгромили опричные отряды, причем Царь чуть не попал в плен и ему пришлось срочно перебираться в Александрову слободу. С армией земского набора того не получилось. Воевода Иван Вельский с земским воинством сражались столь самоотверженно, что крымцам пришлось отступить.
Крымцы самой Москвы не взяли, но устроили грабеж и пожар в посадах, в силу чего Москва выгорела почти полностью. Число погибших исчислялось десятками тысяч; Н. М. Карамзин даже называл цифру — 800 тысяч, которая кажется баснословной.
Царь испытал потрясение, неизбежно повлиявшее и на его кадровую политику. Со второй половины 1571 года она приобретает новые черты, а ненависть к старобоярским кланам постепенно проходит. Удельная аристократия была фактически сокрушена, а оставшиеся в живых отдельные её представители не являли никакой угрозы. «Перетряхивание» служилого люда давало о себе знать: ропота и злоумышлений больше не открывалось. За последние шесть с лишним лет царствования Иоанна Васильевича (1578–1584) на Руси вообще не было ни одной смертной казни по царскому повелению.
Первый Царь начинает «возвращать милость» к детям и родственникам тех, кто ранее был в опале. Стал «желанным» для Царя боярин Петр Пронский, отец которого был умерщвлен. Возвращены были в «ближнюю службу» Никита Одоевский, сестрой которого была жена Владимира Старицкого, князь Андрей Хованский, двоюродный племенник ненавистной Царю Евфросинии Старицкой, князь Василий Суздальский, князь Иван Андреевич Шуйский и другие. Милости царские распространились и на детей Фёдора Басманова, одного из руководителей Опричнины, казненного по приказу Царя: они вернулись из ссылки, и им были возвращены отцовские вотчины. Осенью 1572 года Иоанн Васильевич отменяет Опричнину и само это слово запрещает даже упоминать.
Годуновы — Дмитрий Иванович и его племянник Борис — не пострадали в грозные опричные годы. Мало того, Дмитрий Годунов сделал заметную «разрядную карьеру». В Александровой слободе он исполнял роль постельничего, став после отмены Опричнины главой Постельного (точнее — Постельничего) приказа, то есть вошёл в разряд высших чиновников. Эта должность вводила человека в близкий семейный царский круг. Постельничий — должность учреждённая Иоанном Грозным — не только заведовал «постелью » Государя, то есть обустройством личных царских покоев, но и хранил царскую печать «для скорых и тайных дел», отвечал за охрану Царя в ночное время и даже обязан был почивать рядом с Государем. Это был близкий царский служащий, не только личный слуга, но и секретарь. В его распоряжении находился штат подчинённых, обслуживавших повседневные нужды Царской семьи. Кроме того, он ведал личной охраной государя, подбирал надёжных людей.
Дмитрий Годунов занял должность главы Постельничего приказа в 1565 году, после внезапной смерти
