Каминский пополз дальше, в кишку коллектора. Неловко поволок Жульку за собой, потом разжал руку, падаль соскользнула с поребрика, коротко плеснула и все.
Переход кадра. средний
Сгорбленные плечи застили скупой свет. Каминский то полз, то шел, хватался за стены. Куртку сбросил, тащился в рубахе, живот сильно промок.
Он крепко зажимал ладонью горячее подреберье. Пару раз вытошнило желчью. Стоял на карачках, опершись на кулак. Упрямо ковылял дальше.
Тоннель коллектора вильнул вправо. Гнилой отнорок, вверх - железная лесенка, свет, переплет решетки.
Каминский- Белга медленно подтягивался по лесенке, марал кровью сырые ступеньки-плашки.
У полукруглой решетки он замер, ткнулся лбом, жадно “про запас” дышал. За ржавыми прутьями - лопухи, щебенка, прошлогодняя прелая листва.
Ему повезло - решетка не была закреплена по низу. Замычав, он протолкнул ее плечом и наполовину вывалился на землю. Дергаясь, откатился в душные заросли желтиков-одуванчиков.
С трудом разлепил левый глаз.
Пустырь, битые бутылки, мусор.
Приземистый забор, с провалившимися секциями, за ним - чудились в мареве - ровные грядки, облупившиеся ограды, линялые розы на жестяных крестах, серый силуэт гипсового ангела- плакальщика.
Все это меркло, терялось, распадалось и снова плясало невыносимо.
Януш шагнул через забор, согнувшись, и зажимая живот обеими руками.
Сыро подалась под ногами еле заметная тропка Варварьинского кладбища.
Сомкнулись над головой старые вороньи деревья.
Каминский добрался до тлеющей кучи прошлогодних листьев, будто возражая кому-то, внятно сказал:
- Нет.
Скорчился ничком в тесном проходе между могилами.
На утреннем ветру остов проволочного венка царапал табличку с полустершимся именем:
“Степанида Мокеева. Девица. Житiя ей было 19 лет”…
Переход кадра. Общий план
Казарменной зеленой краской вымазанные стены. Немытое окно. Портрет Императрицы в музейной раме с маковкой-короной.
Под портретом - по трафарету набитое на холсте библейское изречение:
Розга и обличение дают мудрость
Длинный стол с мисками и ложками. За столом стоят одинаково обритые мальчики в коричневых гимнастерках, заниженные пояски, пуговицы под горло.
Нестройные детские голоса:
- Очи всех на Тя, Господи, уповают, и Ты даеши им пищу во благовремении, отверзаеши Ты щедрую руку Твою и исполняеши всякое животное благоволения.
Два человека стоят в дверях - один пожилой, седовласый, в синей форме классного надзирателя, второй - в нем сразу не узнать “Леву” с Тестовки - пристойный, под Чехова деланный господин, в костюме- тройке, на носу - немецкие очки, трость с набалдашникам “под янтарь”. Только лицо меловое, и под глазами - брюзглые мешки.
…- Вот видите, Леонид Сергеевич, у нас все в проформе - угодничает седовласый - Сегодня щи, греча с мясом, жиры по норме. На полдник - молоко с галетами. Желаете лазарет осмотреть? Сегодня белье меняем, и баня у нас…
За окном виднеется узкая мощеная улица, кивают тонкие липовые ветки, мимо окон бредет человечек с докторским клеенчатым баулом и досадно гнусит:
- Вылегчаю котов! Кота подрезать кому не надо ли? Кастрация котиков!
- Ростовцев, окно закрой! - рявкает надзиратель - и тут же меняет тон, на елейный - Что поделать, влияние улицы… Так в лазарет пройдемте… Или в карцера?
И снова рявкает:
- Приступайте!
Мальчики садятся на скамьи, придвигают миски - слаженно стучат ложками.
Леонид идет вслед за надзирателем по коридору училища.
- Наливочки желаете? - спросил надзиратель - Черноплодная…
- Не пью. - отрезал инспектор. - в карцерах у вас много душ?
- Четверо. Отпетые. Нарушение режима, дерзость, двое по воровству, из хлеборезки булку вытащили.
