- Всех ко мне. Сейчас. На беседу.
- Да как же… Им еще сутки положены.
Инспектор снял очки, помассировал красный следок от дужки на переносице, сказал с неприязнью:
- Кто соблазнит малых сих? Слышали? Вам сказано - ко мне. Мальчики сильные, не анемичные? Возраст?
- Младшему двенадцать, остальным пятнадцатый год… Здоровы.
- Ведите. И скажите, чтобы принесли чаю и хлеба с маслом. Дети - нам нужны. Они - наша надежда. - на этой наставительной ноте инспектор хлопнул казенной коричневой дверью кабинета.
МЯСО
Интерьерная съемка. Губернаторский дворец на Арсенальной набережной.
Крупный план.
Массивная музейная дверь карельской березы, золоченые узоры виньеток рококо, фигурные ручки.
Дверь сторожат бронзовые атлеты-близнецы с факелами-шандалами.
И здесь железное дыхание прогресса - свечей в подсвечниках нет, в желтый особняк архитектора Валлен-Деламота на набережной давно проведено электричество, лампы прикрыты коралловыми абажурами.
Из-за двери - бухает, как полковой барабан, солидный бас.
-… Тебе скоро двадцать четыре года! Ты нигде не служил и часа! Бездельник, развратник и паразит!
Робкий неверный тенорок манерно картавит в ответ:
- Papa! Поберегите сердце, я вас умоляю!
- Хватит!
Пудовый кулак грохнул в столешницу. Дверь вздрогнула и слегка приоткрылась…
Переход кадра. Средний план.
Кафедральный кабинет генерал-губернатора Города на Реке, Даниила Гедеоновича, князя Эльстона.
“Сам” возвышается над столом. Скульптурная фигура, кавалергардский белый мундир с золотыми шнурами эполета, седые баки, лицо, как недоенное вымя.
Все предметы в комнате под стать хозяину. Даже ведерко для бумаг сделано из дубленой слоновьей ноги - подарок абиссинского негуса. Из стен резного дуба торчат головы кабанов и лосей со стеклянными глазами.
В углу - обязательное, как параграф в своде уголовного уложения Империи - косматое чучело медведя с серебряным подносом в лапах.
Есть два отличия от его собратьев в фойе бомондных ресторанов
1) Медведь белый, полярный.
2) Вместо груды визитных карточек на зеркальном подносе - круглый графин водки, егерская стопка и блюдце с мокрым огурцом, зонтиком укропа и дубовым листиком.
За спиной Даниила Гедеоновича - три портрета: Государь Император в мундире (в полный рост анфас), сам Даниил Гедеонович в мундире (по пояс анфас) и чистокровный арабский жеребец Зефирка в натуральном виде (голова в профиль)
- … Ладно, я уже привык к твоим фокусам! В семье не без Альберта. Но сплетня вышла из берегов. Мы не можем арестовать всю городскую прессу. Это абсурд. Пока что они заменяют имена “звездочками”. Но в столице не профаны сидят! Все на волоске висит.
Если всплывет эта старая грязь с Дмитрием, мы погибнем. Мать пожалей!
Старый князь с омерзением потряс листком “Дилижанса”, вскользь мелькнуло заглавие новой статьи:
- “Для танго нужны двое: преступление против нравственности”.
Альберт стоял посреди ковра.
В помпезной мезозойской обстановке кабинета - как истасканный подросток: гадючий в переливах атласа халат, волосы мокрые, всклокоченные, с мыльной пеной, правая щека недобрита: папаша вытащил его на правеж из утренней ванны.
Альберт робко хорохорился:
- Собака лает, караван идет, parbleu. Американцы называют это “паблисити”. Наступили новые времена, папа, нельзя, право, быть таким… мастодонтом.
- Ты как с отцом говоришь, декадент занюханный? - ласково спросил Даниил Гедеонович.
Подошел к медведю, плеснул чистой в стопку, поднес к ноздрям, нюхнул раз-другой, вернул стопку на место, не пригубив, и яростно захрупал огурцом.
Эльстон-старший третий месяц, как бросил пить - а натюрморт в кабинете держал ради тренировки силы воли. Как говаривал настоятель Вознесенского Собора, о. Паисий Премногоблагодарященский:
“Муж честнОй, соблазн от глаз не удаляй - но вблизи: трезвись и бодрствуй”
