Альберт показал зубы. Легла на голые плечи холодная крахмальная сорочка.
Он открыл глаза - из зеркального овала напротив выпрыгнул бледный гробовой двойник с отравленным ртом, плоскими сосками, черным галстуком на голой с жилами шее, Альберт закрылся от него пятерней и сказал:
- Я готов. Веди.
Второпях застегнул на груди тугой перламутр пуговок не в ту петлю.
Общий план. Павильон.
Стеклянный купол оранжереи. Капли медного солнца сквозь густую зелень. Традесканции, финиковые пальмы, драцены в кадках.
Амадины, вьюрки, канарейки, свиристели и корольки скачут и чирикают в китайских клетках-пагодах, просыпалось просо, комнатный фонтан мелко плюет водичку из чаши в чашу.
Дамские качели на цепях.
Душно, хоть пляши.
По цветной плиточной дорожке среди растений и скульптур кружил бицикл - стрекозиное огромное колесо впереди и крохотное - сзади.
Породистый, как сеттер, седок в офицерском кителе в фуражке с белым околышем остервенело крутил педали, дзинг-дзанг - заливался звоночек с язычком.
Альберт замер враспор в дачных сетчатых дверях.
- Я же просил! Не здесь! Отец узнает, будет все!..
Бицикл зашатался и рухнул со звоном, круша горшки.
Офицер, дергая локтями, выпутался из его цепей и спиц.
В ледяном серебре ведерка потела в колотом льду бутылка “клико”.
Хлопнула в потолок пробка. Офицер выкатил черносливные глаза и, обливаясь, выпил из горла пену.
Дмитрий Адлер грузно сел на качели - пискнула доска.
Оправил белую полоску на галифе.
- Я уезжаю на фронт. Как Байрон.
- Какой фронт? Войны нет нигде…
- Всегда где-нибудь есть война… Кафры против туарегов. Какая разница? Я - мертвый человек.
- Митька, не дури! - Альберт срыву перехватил качели, удержал.
Дмитрий Адлер набело прочертил кавалерийскими каблуками метлахскую плитку.
Глупо улыбнулся.
- Хочешь - плюну? Я могу. Я мертвый человек. Ты сделал меня чудовищем… Четыре года с тобой в аду.
Он протянул липкую бутылку -
- На, пей. Пей теперь со мной таким. А я все-таки плюну в тебя. У меня порок сердца. Вот тебе, гнида.
Офицер жидко плюнул. Мимо. Закрыл лицо ладонями. Блеснули кольца, как зубные мосты.
Альберт погладил его по бедру:
- Митенька, не буянь, иди спать… Тебе постелят в гостевой. Поговорим после.
- Не тронь, ты погубил меня. Мне больно! Я мертвый человек.
Альберт - мелкотравчатый, взъерошенный, с нездоровой оттенью под глазами, концы сорочки по заячьи торчат из штанов, черные точки утренний щетины на левой щеке, рявкнул рваным фальцетом, отвалил маленький женский подбородок:
- Стоять! Смир-рна! Руки по швам!
Офицер вскочил. Доска качелей тюкнула его под зад.
Шатнулся, схватил приятеля за плечи - Дмитрий был выше Альберта на полголовы.
- Ты дразнил меня птицей… на букву “Пэ”? Павлин, пеликан, поползень? Зеленый жесткий томик Брэма… С гравюрами. Тиснением и золотым обрезом. Так удобно подстелить книгу под затылок или крестец. А потом ты листал и смеялся… Перегибался через меня и просил закурить. Постель расстелена. Простыни скомканы. Окно распахнуто, весна. Сперматический запах каштанов. Ванильный сахар на безымянном пальце… Дай облизнуть…
Но птица, птица, я не могу вспомнить мою птицу на букву “Пэ”!
- Пингвин - убито напомнил Альберт - Скажи добром, что стряслось? Ты никогда не пил до адмиральского часа. Надо же было так налимониться, твое высокоблагородие…
Офицер скомкал в кулаке белый сахарный платок, поднес к губам, кашлянул и эффектно промакнул невидимую кровь с уголка рта.
Усмехнулся:
