чтобы не наговорить мне каких-нибудь грубостей, и молился про себя, чтобы этого не случилось. Но, то ли молился плохо, то ли и в самом деле, бог не любил здесь останавливаться, потому что услышал:- Ну, так и езжай в свою..., - она запнулась на мгновение, - в свое село! И можешь оставаться там, сколько хочешь! В эту ночь мы впервые спали раздельно. Рука, впервые после выхода из больницы, болела по-настоящему сильно. Я подумал, что может, это какой-то знак, но быстро отогнал эту мысль, не до нее было - я думал о Марии, надеялся, что утром мы сможем как-то решить этот вопрос - ночью я даже составил график, по которому решил приезжать в село на пару дней, чтобы принимать больных, ходить за травами. Но разговора не вышло. Мария лишь спросила меня, не передумал ли я ехать, на что я ответил, что ехать мне, так или иначе, но все равно придется. После этого мы больше не разговаривали. Она молча собрала мою сумку, положив туда вещи и книги, которые мы успели приобрести за неделю и, поставив ее у порога, ушла в свою комнату, из которой не вышла даже когда я уходил...________________________________________________________________ ...Село гудело. Новость о том, что вернулся Серафим, летела впереди нас с Ваней, удивленно озирающегося на людей, низкими поклонами приветствовавшими меня. Он все время порывался о чем-то спросить, но очередной, выскочивший на дорогу житель села, своим поклоном и громогласными приветствиями сбивал его с мысли. Анна (разумеется, первая узнавшая о моем приезде) какое-то время шла рядом, сбивчиво пытаясь рассказать обо всем, что случилось в селе и окрестностях за месяц, причем старалась рассказать все новости сразу, перескакивая с одной на другую, так что я почти ничего и не понял. Как не понял и Ваня, изумленно смотревший на странную женщину, то и дело поминавшую то бога, то черта. Единственное, что мне удалось разобрать из ее стремительной скороговорки, это то, что вот уже месяц, как в селе творится неладное: сначала ни с того, ни с сего издохла буренка у Турдыевых. Потом кто-то разгромил птичник Канюковых - какие куры не валялись мертвыми - все исчезли. И петух Петька, черный, как уголь, только гребень, огромный и красный, и шпоры, как у рыцаря - даже перышка не осталось. - А потом стали и люди пропадать, вот те крест, - Анна снизила тон и, быстро перекрестившись, продолжила, - первым сгинул Володька, черт, пьяница несчастный, который тебе "петуха красного пустить обещал".Я вспомнил тот день, и вспомнил, что ответил только одним словом, после которого все стали быстро расходиться.- Бедная Вероника, жена его, говорила, что он в Верхнее пошел, к своим дружкам-алкоголикам, но в Верхнем его не было. То ли не дошел, то ли..., - Анна заговорила почти шепотом, - кто-то говорит, мол, что дружки его и прихлопнули за что-то, а тело в болотах утопили, чтоб никто, значит... "Скажи мне кто твой друг..."Сокращая ее рассказ, примерно, втрое, я выяснил следующее: Вторым исчез Иннокентий Савельич, бывший председатель колхоза, заядлый грибник и рыболов. Меня удивляло, что он, несмотря на годы свои, частенько один уходил на Туй, возвращаясь через пару недель, и с неплохим уловом. Бывший председатель считал (и я был с ним полностью согласен), что ничто так не оздоравливает человека, как продолжительные походы по чистым, не загаженным цивилизацией местам. Из сбивчивого Аниного рассказа я понял, что сначала никто (кроме Володькиной жены) особо не волновался. Но после того, как в соседнем селе пропала вышедшая за водой Степанида, немолодая, одинокая женщина, потерявшая во время наводнения и мужа и сына, все, наконец, заволновались не на шутку...- ...И милиция приезжала, и участковый наш, Тарас Иваныч, каждый день приезжал на своей "громыхалке", - "тарахтела" Анна, бросая быстрые, недоуменные взгляды на грязного, оборванного Ваню, - только как не было, так нет! А это кто, Серафимушка? - Мальчик, - ответил я, не желая посвящать в подробности чемпионку по мгновенному распространению сплетен, - или не видишь? - Да, вижу я, вижу, - Анна набирала воздуха в легкие, и снова начинала тараторить, - и про тебя все спрашивали. Куда это, мол, подевался ваш Серафим? Дверь заперта, в окнах не горит, - она успевала раскланиваться с соседями, но рот ее при этом не закрывался ни на секунду, - Тарас Иваныч все интересовался у меня, куда это ты подевался. Я подумал, что Тарас Иваныч знал, у кого спрашивать, но вслух сказал другое:- Анна, нужно бы мальчонке одежду какую-нибудь. Поспрашивай у соседей, а я заплачу.- Да бог с тобой, Серафим, что ты?! - Анна всплеснула руками, оглядывая Ваню с ног до головы, - Кто ж с тебя денег возьмет? Мы и так рады помочь, чем можем. А еще, говорят, что в Заинском селе бабушка Варвара вдруг не по-нашему заговорила! И слова-то, какие говорит - слушать, и то срам! Лешак, говорят, в лесу объявился, - Анна округленными глазами быстро взглянула на меня, - никто теперь далеко в лес не ходит. А скоро грибы! Как собирать-то? Я-то сама не боюсь, но идти никто не хочет - кому охота с лешаком встречаться? - Ты иди, Анна, принеси одежду, - ее нужно было как-то остановить, и лучше способа, чем отправить ее подальше от себя, просто не существовало, - а мы пока в доме разберемся, баньку затопим. - А-аа, - протянула Анна, и рванула в сторону, успев на ходу что-то крикнуть деду Андрею, стоявшему у своей калитки. Дед Андрей недовольно отмахнулся от нее, и приветственно поднял руку. Мы с Ваней подошли к нему, и я пожал крепкую, жилистую руку деда. - Вернулся, значит? - То ли спрашивая, то ли констатируя, произнес дед Андрей, переводя взгляд с меня на Ваню.- Выходит, что вернулся, - ответил я и, чтобы не продолжать эту тему, спросил, - ну, как там твой Антоша? Подействовало?- Да, Серафим, спасибо тебе, перестал "луноходить", - он почесал подбородок, покрытый жесткой, седой бородой, - все как ты сказал. И спит теперь крепко. Ксюша его в город вчера отвезла, в школу ему скоро, так она и не дождалась тебя. Но велела мне кланяться и спасибо сказать.Дед Андрей сопровождал свои слова глубоким поклоном, что вконец удивило и без того изумленного происходящим мальчика. - Вот и хорошо, что в школу, - ответил я, еще раз пожал руку деда, и мы с Ваней пошли дальше...Когда мы отошли от села, мальчик обернулся и, не видя впереди ни одного дома, спросил:- Дядь Серафим, а куда мы идем?- Как куда? Ко мне домой, - ответил я.- А где вы живете? В лесу, что ли?! - Мальчик был не то чтобы напуган, но насторожен.- Ну, не совсем в лесу, - я вытянул вновь занывшую руку, указывая на сосну, - вон, видишь самое высокое дерево? Ваня взглянул в ту сторону и, повернувшись ко мне, кивнул.- Вот, от этой сосны метров через пятьдесят и будет мой дом. Раньше там и другие дома были, но хозяева все померли, уже лет тридцать как. Так что теперь я там один живу. А ты что, испугался? - Ничего я не испугался, - с некоторым вызовом ответил Ваня и, подумав, спросил, - а ты, правда, колдун, дядь Серафим?- Конечно, - я засмеялся и добавил, - только я добрый колдун. Ваня недоверчиво посмотрел на сосну, на меня.- А разве бывают добрые колдуны? - Ну, я же есть, - пожав плечам, я закончил, - значит, бывают.Ваня помолчал полминуты, и снова спросил:- А что эта тетка про лешака говорила? У вас что, они, правда, водятся?- Слушай ты ее больше, - я потрепал его по давно немытым волосам, - она тебе не такого наговорит....________________________________________________________________ ...Дом встретил нас настороженно. Я мог бы поклясться что, входя в дверь, почувствовал некоторое сопротивление, словно дом, обидевшись на долгое отсутствие, не хотел впускать меня. Остановившись и, придержав рукой Ваню, я быстро прочитал коротенькую молитву. Напряжение спало, хоть и не так быстро, как я ожидал, и мы вошли в сени. Внутри сильно пахло травами, что было совершенно неудивительно - окна не открывались больше месяца и, честно говоря, я ожидал, что запах будет гораздо сильнее. Ваня с интересом оглядывался по сторонам, но от замечаний воздерживался. К вечеру он стал чаще покашливать, и я подумал, что не мешало бы сразу заняться его лечением. Мы прошли в комнату, и я предложил ему:- Ты, пока устраивайся тут, а я схожу баньку растоплю. Ваня кивнул, разглядывая бесчисленное количество банок, рядами стоявших на полках. Взяв маленький ножичек, я вышел во двор и, подхватив несколько поленьев, открыл дверь маленькой бани, стоявшей позади дома. Спертый, чуть сыроватый и слегка затхлый запах ударил в ноздри, и я пошире открыл дверь. Подождав с полминуты, вошел в предбанник и включил свет. Слабая лампочка осветила знакомое до боли помещение. С каждой минутой я все больше понимал, что нахожусь дома, и это прибавляло и настроения, и сил. Даже наша разлука с Марией, хоть и продолжала терзать, уже не казалась такой бесповоротной, как это выглядело еще утром. Я вошел в маленькую комнатку, в которой стояла большая железная печь и, отодвинув заслонку, кинул пару сухих, оставшихся еще с прошлого мытья (когда ж это было?!) дров. Поднеся спичку к свернутой газетке, я поджег несколько кусков бересты. Огонь занялся сразу, мгновенно охватив поленья, пыхнувшие жаром в лицо, словно приветствуя хозяина. Принеся из предбанника остальные поленья и, кинув их в печь, я закрыл ее и вышел из бани. На заднем дворе росли три березы - было время, когда я помнил их еще совсем небольшими деревцами. Сейчас же это были самые высокие, с толстыми стволами деревья, и многие сельчане, глядя на них, качали головами, приговаривая, что не бывает таких берез. Говорить говорили, а что толку - березки-то, вот они, стоят родные. Подобрав три стеклянные баночки, во множестве стоявшие у бани, и ополоснув их водой, я подошел к одной из березок, и погладил ее по стволу. Прошептал несколько слов, вынул из кармана маленький ножичек, и сделал глубокий, но аккуратный надрез, в который вставил тоненькую щепочку. Под щепкой установил
Вы читаете Колдун