- В Марибе встретимся! Гони!
Булькающие стоны умирающих он больше слышать не мог. Антара прыгнул - животом поперек кобыльей спины, Дахма зацокала, затопталась, вокруг орали, ногу, ногу, давай, Антара, задирай и перекидывай ногу - сел!!!
- Гони!!!
В голове принялось опасно смеркаться, кругом вдруг замельтешили огни, факелы, откуда здесь всадники... Истошное ржание Дахмы привело его в чувство, Антара дал шенкелей, и кобыла - помчалась!
Изо всех сил обжимая бока идущей карьером лошади - да знал он, знал, что чем крепче колени сжимаешь, тем шибче пойдет, но стремян-то нет! - юноша сквозь свист в ушах и громкий топот слышал гаснущие за спиной крики.
В темноте нападавшие орали, толкались и мешали друг другу - но у них были копья. Поэтому когда на него снова побежали все скопом, Тарег прыгнул. Подпрыгнул, перекувырнулся в воздухе и приземлился за спинами кучи малы.
Прямо перед Азамом.
Зиндж шагнул, занося булаву:
- Выродок!..
И сумел уклониться от рассекшего воздух лезвия - один раз. Потом удалось полоснуть по руке, а потом - по лицу, глубоко. Зиндж с хрипом осел на камни.
Куча мала, вопя, покатилась, и пришлось снова прыгать.
Воевавших на западе с альвами учили: если альв прыгает вверх, кувыркаясь, - это хорошо. Тебе. А альву - плохо. Значит, не справляется с круговой обороной. Кстати, сородичи Тарега знали эту закономерность и, описывая трудность схватки, говаривали: 'Пришлось мне попрыгать'. Наоборот, то есть 'Даже покувыркаться не пришлось', не говорили. Потому что все знали: этот фокус сходит в рук один. Ну два. Ну три раза. Но если ты уже кувыркаешься, а помощи нет, значит, дело плохо. Даже самого ловкого 'танцора' можно достать копьем, если он устал.
Тарег устал. Шлепнулся под брошенное - в грудь метили, уже не до шуток - копье, покатился по камням. Последний раз он так прыгал в Красном замке. Но в Красном замке его выручил человек. Аммар.
Земля под ним затряслась - налетали конники. Новые вопли, резкие крики, свист.
- Вон они! Бейте воров! Они угнали нашу лошадь!
Люди Азама заорали в ответ и бросились кто врассыпную, а кто наперерез нападающим.
Мутайр нашли, где переправиться через вади. Отлично, теперь людям Азама будет чем заняться и без сумеречника. Все, красавцы, разбирайтесь без меня.
Тарег пригнулся и быстро побежал, лавируя между дерущимися. Прочь, прочь отсюда. В становище гвардейцы, в пустыне - обозленные хозяева Дахмы. Нужно держаться подальше от тех и других.
Отбежав на приличное расстояние в ночь, Тарег с облегчением выдохнул и ссыпался на землю, оползая спиной по одиноко стоявшему высокому камню.
Камень оказался теплым и мягким, зашевелился, сдвинулся, и нерегиль упал навзничь.
- Ты очень вольно толкуешь свои обещания, рррр... - из темноты склонилась огромная, красноглазая, капающая слюной морда Манат. - Давал слово не бросаться, а бросился, ррррр...
Несколько мгновений они смотрели друг другу в глаза - он, лежа на спине, она, нависая, как над цыпленком.
- Пр-ррибавляю, - наконец, прорычала Манат, и Тарег заорал, потому что когтистая лапища вцепилась ему в волосы и вздернула на ноги:
- Миледи! Ай!.. Что вы делаете?!..
- Прр-рибавляю к оставшимся двум услугам трр-ретью... - проклацала пасть. - Слушай мой приказ, Стрелок!
И Манат нагнулась, проходясь по брылям длинным розовым языком:
- Рррр...
- Миледи! - глупо задрыгался он, тщетно пытаясь отвернуться от надвигающихся, обвисших слюной челюстей. - Что за шутки! Мы на такие услуги не договаривались! Найдите себе другого охотника целоваться!
Если не загрызет сейчас - значит, никогда не загрызет. А если загрызет, то сейчас, не откладывая. Такой наглости, как у тебя, Полдореа, боги не спускают.
- Д-дурр-рак! - рявкнула богиня, на мгновение замерев. - Я тебя не поцелую! Я тебя загрызу!
И, разинув пасть, прихватила зубищами горло.
Мустафа, скособочась на спине лошади - достали дротиком в бок, суки, да и вся грудь в кровище, исполосована, рубаха клочьями висит - повелительно махал рукой: давайте, давайте, мол, скорее, обдирайте трупы и убираемся отсюда!
Они узнали самое главное: Дахму угнал Авадов черномазый сынок. Хотел завернуть в становище, но - прохрипел зиндж-невольник прежде чем испустить дух - поспорил со своими и решил убраться с бесценной добычей подальше. Ну что ж, далеко не уедет - все посредники, способные выложить деньги за кобылу-жемчужину, сидят сейчас в аль-Румахе. Дальше ярмарки не уедешь, Антара ибн Авад. Кобыла приметная, как приведешь ее, - сразу пойдут разговоры. И мы тебя сцапаем.
А чтоб папаша твой был посговорчивей, а посредники пословоохотливей, мы еще и живности вашей прихватим. Либо шейх пожелает скотину вернуть, и сам отыщет Дахму и накажет непутевого сыночка, либо посреднику пригоним стадо барашков, и ему разом станет выгоднее вернуть Дахму законному владельцу.
Мустафа, кривясь от боли, важно кивал горячащим лошадок сыновьям:
- Мутазз, ты ведешь верблюдов, остальные пусть гонят коз и баранов!
Старшенький, Мутазз, радостно осклабился, и Мустафа, поглядев на стадо, понял, почему.
Верблюды бану суаль бежали мимо, один за другим, а за ними бежали приглядывавшие за скотиной чернокожие рабыни - целых пятеро. Рысят следом, не бросили верблюдов - хорошие, преданные невольницы. И быстро бегут - сильные. И бедра у каждой широкие, хорошие бедра, так и ходят ходуном на бегу. Хорошие рабыни, им и вонзить приятно, и работать хорошо будут.
Мутазз улыбнулся, провожая взглядом одну - стройную, с большими грудями, в полосатом тюрбане. Черная почувствовала на себе жаркий взгляд мужчины, обернулась и довольно осклабилась, поправляя в вырезе рубахи здоровенные холмы счастья. А больше на бабе ничего и не было - только груботканая гандура, подол такой рваный, что коленки сверкают. Мутазз с шумом втянул носом воздух. Рабыня расхохоталась и побежала дальше, покачивая мощными бедрами.
Что б его сыну не радоваться: баб пять голов, и их семеро. Надо только проверить, не в тягости ли какая - чужого ребенка по закону можно продать, причем выгодно. Вон, старый Авад как распорядился сводным братом Антары: мальчик подрос, так шейх его не просто на рынок отвел, и не на скотину сменял, а привез в аль-Румах на ярмарку и заплатил заезжему харранскому лекарю. Тот сбрил парнишке яички, оставив зебб - говорили, что за таких евнухов в городах готовы платить любые деньги - и, как Салим поправился, шейх продал его в Марибе за двадцать золотых. О! Двадцать динаров за сына черной рабыни! Да, Авад всегда был хитрым.
И вдруг над пустыней послышался заливистый, жуткий собачий вой.
Мустафа разом покрылся холодным потом и прекратил мечтать о прибылях и рабынях.
Гончие. Гончие Хозяйки Судьбы.
- Чего им надо?.. - Мутаззу тоже стало не до сладостных мыслей.
Вой доносился с ближайшего всхолмья. Опустив факел, Мустафа вгляделся в ночную темень - так и есть. Все три салуги сидят на гребне холма и воют.
- В-великая н-ночь з-завтра... - пробормотал сын.
Мустафу из холода бросило в жар: ну конечно. Великая ночь. Ночь Манат, когда богиня выпускает гончих на свободу. Всякий, кто не укрылся в шатрах под защитой амулетов, падет жертвой богине
