Клыки в пасти Манат обнажились во всю немалую длину. Богиня смеялась, неслышно, но страшно до дрожи в позвоночнике.
- Я приношу вам... извинения...
Манат запрокинула ушастую голову, гончие у ее ног завывали - от хохота?..
- И... прошу вас... оставить мою землю в покое.
Демонический смех разом стих.
Длинноухая голова приблизилась к лицу аль-Мамуна:
Наглец! Я - хранительница покоя этой земли!
И тогда он обреченно, но честно ответил:
- Больше нет. И на мне нет за это вины. Такова воля Всевышнего.
Кто ты такой, чтобы говорить за Всевышнего?
Обернувшись к шепоту Уззы, Абдаллах хриплым от страха, запинающимся голосом ответил:
- Нет силы, кроме как у Всевышнего. И Он сказал через Али про тебя и твоих сестер: 'Аль-Лат, аль- Узза, Манат - только имена, которыми вы сами назвали, - вы и родители ваши. Всевышний не посылал с ними никакого знамения. Они следуют только предположениям и тому, к чему склонны души, а к ним уже пришло от Господа их руководство. Или же человеку принадлежит то, что он пожелает? А ведь Всевышнему принадлежит и последняя жизнь и первая'. Я сожалею о нанесенных вам оскорблениях. Случившееся с нами в последние годы - кара за невоздержанность и неисполнение обязанностей. Но к нам уже пришло руководство от Господа. И это - не вы.
Кто же защитит Таиф? Нахль? Медину? Хайбар? Ямаму? - усмехнулась пустота под маской.
- Страж Престола, - твердо ответил аль-Мамун.
И вдруг вспомнил, зачем он здесь.
О Господь Миров! Конечно! Тарик! Страж Престола! Его-то я и потерял!
Колени затряслись, и руки враз ослабели. Тарик! Он потерял Тарика!
Почуяв его отчаяние, гончие залились торжествующим воем. Пустота под маской Уззы загустела горькой чернотой. За спиной собачьим радостным лаем залилась Манат:
Страж Престола! Страж Престола! И где же он, твой Страж Престола? Ха-ха-ха, посмотрите! Маленький человечек ищет маленького сумеречника! Ха-ха-ха!..
Отчаяние и гнев заставило Абдаллаха выпрямиться - нет уж, унижения он не потерпит! И он крикнул:
- Смейтесь сколько хотите, но и вы знаете, и я знаю: 'Всевышнему принадлежит и последняя жизнь и первая. Сколько ангелов в небесах, заступничество которых ни от чего не избавит, если только не после того, как дозволит Всевышний тем, кому Он пожелает и соблаговолит!'. Вот истина! Я найду его! Найду! И вы - все трое - уйдете!
И тут:
Надеешься на Его бла-аагость... - по-змеиному зашипело в уши.
Запоздало повертев головой, аль-Мамун понял - этого голоса он еще не слышал.
Пожелает, говоришь... соблаговолит... Да кто ты такой, грязная вша?
От тихого, ползучего шипения стыла в жилах кровь. И распухала холодными, льдистыми осколками, распирая грудь, как у одинокой птицы, замерзшей на ветке.
Хи-хи-хи, глупый человечек думает, что там, на небесах, есть кому-то до него дело... хи-хи-хи...
Сердце колотилось так, что дышать стало невмоготу, а лицо залил пот. И ни рукой, ни ногой не двинуть, и левой руки вовсе не чувствуешь...
Через год здесь не будет никого!!! Вас всех смоет! Твари! Эта земля уйдет под воду и мрак, как это было всегда, до начала времен! Вши! Твари! Осквернители почвы! Вот что Он для вас приготовил - огонь! И Волну выше глупых минаретов! Вы сдохнете! Сдохнете! Сдохнете!!!..
- Покажись, - пересохшими губами прошептал аль-Мамун тысяче шепотков. - Покажись, аль-Лат. Покажись.
В голове установилась настороженная тишина.
- Ну же, - еще громче сказал Абдаллах. - Покажись! Или ты горазда пугать лишь шепотом?
И тут богини снова рассмеялись - обе. Растерянно крутясь и оглядываясь, аль-Мамун видел, как сотрясаются черные плечи Уззы, как запрокидывает ушастую песью башку Манат. Богини веселились. От души.
А, отсмеявшись, Узза фыркнула:
Она не может! Твой маленький сумеречник лишил ее облика! Даже тени на песке не осталось!
И обе фигуры вновь сотряслись в громовом, но беззвучном хохоте. Богини смеялись, а вокруг стояла... тишина. Звучная, как струна. Звучащая тишина Всевышнего.
Небо затягивалось фиолетовым, тени стремительно вытягивались, росли, росли, пронзая гребешки песка...
Чтобы удержаться на краю безумия, аль-Мамун выдавил:
- Я... должен его найти. Найти Стража. И узнать... правду.
Произнося последние слова, он зажмурился. Молчание, наставшее после хохота мертвых богинь, было хуже одиночества и мрака.
Раскрыв глаза, Абдаллах никого не увидел. Только гаснущий город в море песков, тысячи, тысячи колонн и арок, пустыню и изломанные горы на горизонте.
- Я найду Стража - и вы уйдете! - настырно прошептал он сухими от страха губами.
Мы согласны, маленький человечек, прошелестело в ответ. Прошелестело из ниоткуда.
Но если ты его не найдешь, ты останешься с нами.
Они засмеялись над самым ухом. Аль-Мамун сжал кулаки, ногти вошли в ладони. Боль удерживала от панического, оленьего страха. Почему-то Абдаллах знал: если побежишь - конец. Разорвут. Поэтому он дрожал, но стоял на месте. Смех постепенно утих - вместе с удаляющимся собачьим лаем.
Черная высокая арка ворот дышала холодом.
Нужно было решаться.
Прикусив до крови - чтоб очнуться! - губу, Абдаллах откашлялся. Произнес:
- 'Поистине, те, которые не веруют в последнюю жизнь, называют ангелов именами женщин'.
Прочитав аят, он чуть не присел - от страха. Но вокруг стояла мертвая тишина.
И тогда он решился. Шаг. Еще шаг.
Только песок скрипел под подошвами.
Выпустив сквозь зубы воздух, аль-Мамун пошел - шаг, шаг, еще шаг - вперед. Мерно читая из Книги:
- 'Но нет у них об этом никакого знания; следуют они только за предположениями, а ведь предположение нисколько не избавит от истины! Отвернись же от тех, кто отвращается от Нашего напоминания и желает только ближайшей жизни. Таково же количество их знания; поистине, Господь твой - Он лучше знает тех, кто сбился с Его пути, и Он лучше знает тех, кто пошел по прямому пути. Всевышнему принадлежит то, что на небесах и что на земле, дабы Он воздал тем, которые сделали дурно, за их поступки и воздал тем, которые совершили добро, благом, - тем, которые сторонятся великих прегрешений и мерзостей, кроме мелких проступков: ведь Господь твой объемлющ прощением! Он лучше знал вас, когда Он извел вас из земли и когда вы были зародышами в утробах ваших матерей. Не очищайте же самих себя: Он лучше знает тех, кто богобоязнен!'.
Дочитав аят, аль-Мамун почему-то снова обнаружил себя в темноте. И не в городе. Хотя он помнил, что вошел в ворота и шел по расползающимся плитам узкой улицы.
Он оказался перед стеной. Над стеной покачивались черные вершины кипарисов. Сердце сдавило ужасом - кладбище?..
Нужно найти ворота. Нужно найти ворота...
Ведя ладонью по неровному камню - пусть, пусть это иллюзия, но ему было нужно прикосновение камня, хоть какая-то иллюзия прикосновения к вещному, прочному - аль-Мамун читал:
- 'Видел ли ты того, кто отвернулся, и дал мало, и поскупился. Разве у него знание о сокровенном, и он видит? Разве ему не сообщено то, что в свитках Дауда и Абдаллаха, который был верен: что не понесет