Только теперь аль-Мамун увидел - на торчащем грязной ватой рукаве сидит небольшой ястреб. Лапы спутывал кожаный должик, конец ремня крепко сжимали костистые старческие пальцы.
Аль-Хидр сердито тряхнул рукой - ястреб цвиркнул и приоткрыл крылья, пытаясь удержаться на рукаве, закрутил головой в глухом колпачке.
- Так забираешь?..
- Забираю, конечно, забираю! - сдавленно вскрикнул аль-Мамун. - Не надо его выкидывать!
И осторожно принял ремни должика, быстро обмотав их вокруг запястья. Птица беспокойно затопталась - и, переступая лапами, перебралась к нему на предплечье. Аль-Мамун ахнул от боли - растопыренные когти впились в кожу руки сквозь тонкую ткань рубашки. Конечно, ведь на нем не было наруча.
Птица топталась, когтя руку, Абдаллах кусал губы, пытаясь сдержать стон. Под рукавом потекло горячим.
- Да сиди же ты смирно! - наконец, вырвалось у него.
Аль-Хидр опять хихикнул. Ястреб разинул клюв и забил крыльями.
- Да тихо! Тихо ты! - рявкнул аль-Мамун, уворачиваясь от со свистом рассекающих воздух маховых перьев. - Это же я, Абдаллах!
И попытался сдернуть колпачок.
- Нет! - жестко приказал аль-Хидр.
- Почему?.. Он же боится, потому что не видит!
- Нет, - строго повторил старый дух. - Если он будет видеть, испугается еще больше. Или ты хочешь, чтобы твой цепной убивец рехнулся окончательно?
- Но... - пробормотал аль-Мамун, оглядываясь.
Они опять стояли перед воротами Ирема. Над виднокраем пустыни занимался бледный, чуть розоватый рассвет.
- Мы с ним...
- В разных местах, - отрезал аль-Хидр.
Ястреб прекратил бить крыльями, нахохлился и затих. Осторожно, чтобы не испугать птицу, аль- Мамун попытался провести ладонью по коричневой встопорщенной спине. Ястреб как-то странно припал клювом к его запястью - укусить, что ли, хочет? С него станется...
И вдруг аль-Мамун понял, что птицу бьет крупная дрожь. Он был даже уверен, что, если захочет, услышит сумасшедшее биение не птичьего, а человеческого, тьфу, сумеречного сердца. И тяжелое, загнанное дыхание забившегося в последнее укрытие существа.
Подняв глаза на старика, Абдаллах понял, что не ошибся. Аль-Хидр смотрел на Тарика с нескрываемым торжеством и скалил острые, желтоватые зубы. Под щеткой седых усов явственно обозначались два больших верхних клыка.
- Ну ладно, - насытившись видом униженного врага, важно сказал дух. - Забирай. Забирай его к себе, человек. Хотя, по справедливости...
- Есть ли воздаяние за добро, кроме добра? - быстро сказал аль-Мамун, едва не поперхнувшись от собственной храбрости.
- Идите, - сверкнув глазами, бросил аль-Хидр.
Аль-Мамун не двинулся с места.
Старик смерил его одобрительным взглядом - мол, тебя не проведешь. И добавил:
- Идите за мной.
- У меня был заключен договор перед этими воротами, - пересохшими губами сказал аль-Мамун. - Я выполнил свою часть. Пусть Сестры выполнят свою.
- У тебя вся рука в крови, - нехорошо усмехнулся аль-Хидр. - А на рукаве сидит убийца одной из сестер. Не боишься? Может, уберешься подобру-поздорову?
- 'Ему принадлежит власть над небесами и землей, и к Всевышнему возвращаются все дела. Он вводит ночь в день и вводит день в ночь, и Он знает про то, что в груди', - немеющими губами прошептал аль-Мамун. - Я не уйду, не истребовав своей части.
- А его... - кивнул аль-Хидр на жалко съежившуюся птицу, - не жалко?
- 'Он - тот, который низводит на раба Своего знамения ясные, чтобы вывести нас из мрака к свету', - из последних сил прошептал Абдаллах. - Со мной Всевышний, и что меня испугает?
- Последний раз спрашиваю, идиот, - презрительно сказал, как сплюнул, дух.
- Требую... исполнения... договора...
Аль-Хидр взмахнул рукой.
Мир вспыхнул ослепительным зеленым пламенем. Аль-Мамун, наверное, заорал, и орал, пока в легких не кончился воздух, а горло не охрипло.
В бесконечном промежутке между тьмой и светом, до того, как открыть глаза, он снова провалился в безвременье. В безвидной темноте, напоминающей о ночи, в которой он шел к воротам Ирема, его настиг голос аль-Хидра:
- Смотри-ка, не отступился. Ла-ааадно, твоя взяла, человек. Договор исполнен. И за что вам, смертным козявкам, от Него такое благоволение, понять не могу, вошки вошками, а поди ж ты, какое уважение, и к кому?.. зачем?..
Злое старческое бормотание постепенно затихало, оставаясь позади, позади, словно он, аль-Мамун, с отчаянным криком, подобно снаряду, летел куда-то вперед, в свет, в яркий ослепительный свет...
- Аааааа!...
Ух. Кричать он прекратил, только почувствовав под собой жесткий каменный пол.
Некоторое время он так и сидел - чувствуя каменную крошку под задницей и холодивший шею сквозняк.
- Абдаллах?..
- А? - раскрыл он глаза.
- О мой халиф! - тут же почтительно поправился Джунайд.
Здоровенные карие глаза суфия таращились на него совсем близко - их лица не разделяла и ширина ладони.
Вокруг стояла темнота.
- Я... ослеп?.. - вдруг решил испугаться аль-Мамун.
- Нет, нет, о мой повелитель! - быстро забормотал суфий, все так же пристально глядя на него. - Просто сейчас на дворе ночь - вот и темно.
- А... где я? - осторожно поинтересовался аль-Мамун.
Тело ужасно, ужасно затекло. Он двинул ногой, и от щиколотки побежали огненные мурашки.
- Ойййй...
- Что?...
- Ноги затекли!.. Так где я?
- Все там же, о мой халиф. В пристройке у входа в масджид.
И тут аль-Мамун ахнул и заметался - ну, почти заметался:
- А... он?
- Что?
- Тарик? Где Тарик?
Он же держал его за руку! А сейчас - точно, на полу перед его пытавшимися разогнуться ногами было совершенно пусто!
- Ах, Тарик... - облегченно вздохнул суфий. - С ним... все... хорошо. Будет.
- А... почему его здесь... нет?
- Он пришел в себя... некоторое время назад. Его уже... одним словом, он уже в лагере, и с ним все будет хорошо.
- Ну да... мы же возвращались из разных мест... - пробормотал аль-Мамун.
- Из очень разных, - с нажимом произнес суфий.
Его взгляд был очень, очень холоден. Абдаллах не выдержал и опустил глаза. Он подозревал, о чем идет речь. Но Джунайду не обязательно знать о дрожащей птице на рукаве.
