этим ремеслом славилась пара монастырей на границе с Айютайа.
Одним словом, от неприглядного убожества удалось избавиться, но аль-Мамун так и не решился перевезти харим в этот заброшенный вилаят.
Впрочем, по прошествии недель, он и сам не очень понимал, что здесь делает. Поначалу ему казалось мудрым и верным все, что говорил Тахир ибн аль-Хусайн: эмиру верующих лучше уехать из лагеря, дабы не пошли опасные слухи. Как известно, калека не может быть халифом, а недуг повелителя способен дать пищу для разговоров и развязать языки клеветникам и злобствующим. Карзаккан - тихое селение вдали от досужих глаз и лиц. Старый и верный ибн Шуман поставит халифа на ноги за считанные недели, и вот тогда солнце аш-Шарийа вновь покажет свой лик преданным слугам и подданным, да буду я жертвой за тебя, о мой халиф...
Да и что там осталось от этого лагеря, убедительно говорил Тахир. Дикари-джунгары уже вьючат добычу на лошадей и верблюдов и вот-вот тронутся к своим стойбищам. Гвардейские джунды обескровлены и подобны раскатившемуся ожерелью - вроде бусины все на месте, а что от них толку. Джунайд с сумеречниками и маридами занят своими колдовскими делами - который день разносят по камушку и без того оскверненную масджид Хаджара и рыскают по окрестностям. Можно подумать, кому-то сдались эти дурацкие языческие статуи или обезлюдевшие вилаяты и крепости. Но лиса-шейх все твердит о какой-то опасности и неких ужасных тварях, еще бродящих вокруг в изобилии. Ну что ж, пусть поднимает себе цену, что-то никто не слышал о его подвигах при штурме столицы нечестивых карматов.
Кстати, вот нужно решить, как привезти в столицу пленных карматских вождей. Посадить ли их на высоких верблюдов? По старому обычаю - в цепях и в парчовых халатах, обшитых мехом и хвостами бобров? Народу столпится много, Мадинат-аль-Заура нужно показать, что карматы разбиты, и предводители их схвачены! Преступников нужно поднять повыше! Может, посадить их на слонов? Или привязать к высоким шестам, а шесты укрепить на спинах верблюдов?
Конечно, парс согласился взять эти неприятные хлопоты на себя. Войско необходимо распустить по джундам, а изнывающую в неизвестности столицу умиротворить зрелищем казни страшных врагов халифата.
Да буду я жертвой за тебя, о мой халиф...
Где нерегиль? А шайтан его знает, мой повелитель, его никто не видит, кроме Джунайда и сумеречников. Говорят, самийа пришел в себя совсем недавно, и к нему еще не вернулся дар речи. Вот так Всевышний покарал за гордыню этого врага веры, да. Лежит, говорят, пластом и мычит что-то несвязное. Воистину, есть справедливость в том, чтобы на аль-Кариа, Великое бедствие, обрушились несчастья, и чтобы приносящий беду попал в тяжкие обстоятельства.
Так проходили дни. Недели. Неделя за неделей.
Ибн Шуману удалось справиться с пролежнями. Но ноги Абдаллаха, увы, так пока и не держали. В голове шумело, и в яркие солнечные дни внутри черепа просыпалась страшная, как удары долотом, боль. В последние дни - дни? или недели? - старый лекарь стал прибегать к опиуму, чтобы облегчить страданья халифа.
Халифа ли, вот в чем вопрос. А если сила не вернется к его ногам?..
Эти мысли аль-Мамун гнал, как назойливых навозных мух. Но в последние дни - дни?.. недели?.. - они зудели в голове все настойчивей.
Еще он приказал отправить Нум и харим в столицу. С войском Тахира путешествие через растревоженные войной земли будет безопаснее. В конце концов, самое страшное, что может ее ждать в Мадинат-аль-Заура - это ссора с Буран. Зато хоть сыновей увидит. Парс должен был уже отправиться в путь - совсем недавно Тахир прислал очередное почтительнейшее письмо, уведомляющее о скором отбытии войск. Недавно - это когда?.. А впрочем, не все ли равно...
...Ветер снова задергал ставни, словно желал лично вломиться в пыльную комнатенку. Шорох соломы сменился свиристением бьющего в деревянную решетку песка. В солнечном свете метались пылинки, очередной порыв забросил под ставни мелкие камушки и куриный помет.
С трудом потянувшись за чашкой, аль-Мамун обнаружил в ней только дохлую муху. Обе ноги лежали ровно, торча ступнями под полосатым тканым покрывалом. Медный кальян с опиумным зельем верным стражем стоял в изголовье.
Хотелось пить.
- Зухайр! Зухайр!
Тишина.
- Зирар!
Да куда они все подевались? То их не вытолкать, то не дозваться...
- Зухайр!
Тишина. Из соседней комнаты - ни звука.
Ветер швырнул в решетки окна новой горстью сора, и тот с шелестом ссеялся на террасу. На мгновение аль-Мамуну показалось, что во дворе мелькнула какая-то тень. Протерев красные - то ли от бессонницы, то ли от сна, то ли от опиумного дыма - глаза, Абдаллах прищурился и посмотрел внимательнее. Никого. Даже цыплята не бродят.
Из соседней комнаты послышался - шорох?..
- Зухайр?.. Где вы все?
Напряженно вслушиваясь, аль-Мамун вдруг поймал себя на мысли, что делает глупость. Евнух не стал бы шелестеть и шуршать. Он бы пробежал по коврам, спеша на зов господина...
Шорох не повторился. Но Абдаллах почему-то продолжил очень внимательно слушать. Шуршал ветер. Где-то цвиркнул дрозд - за стеной облетал лепестками яблоневый сад.
Ну что же это такое... Что это было... Почудилось.
Расслабляя спину и облегченно сутулясь, аль-Мамун вздохнул. И тут же резко вздрогнул.
На террасе скрипнула половица.
- Кто там?!
Терраса и соседняя комната замерли. Тишина.
Под подушкой когда-то давно лежала джамбия. Не отрывая взгляда от складок занавески, разделяющей комнаты, - эх, почему ткань не прозрачная! - аль-Мамун полез ладонью под слежавшуюся подушку. Шарящие пальцы ничего не нащупали.
На террасе скрипнуло снова.
Словно отзываясь - а чего уж бояться, все равно все понятно - из соседней комнаты послышался явный шорох шагов по ковру.
Морщась от боли в пояснице, аль-Мамун развернулся и отбросил мокрый от пота войлок. Под ним было пусто.
- Зухайр!..
Как глупо. Как глупо!..
Занавеску резко дернули в сторону. За ней стоял человек с замотанным черной тканью лицом. И с обнаженной джамбией в руке.
На террасе скрипели шаги - вот со скрежетом распахнулись решетки ставен в соседнюю комнату. Идущий решил посмотреть, есть ли там кто. Судя по тишине, никого там не было.
Человек без лица спокойно направился к аль-Мамуну.
Ноги лежали ровно, ступни одинаково приподнимали полосатое одеяло.
- Как вы смеете?! - глупо завопил Абдаллах. - Я ваш халиф! Я потомок Пророка, ты будешь проклят, если поднимешь на меня руку!
Убийца остановился. И фыркнул под повязкой:
- Твой брат кричал то же самое, о глупец...
За спиной загремело и заскрипело дерево ставен - с террасы кто-то вошел. В ужасе обернувшись, аль-Мамун встретился взглядом со вторым убийцей: черные как маслины глаза смотрели презрительно. Из-под такой же черной повязки глухо прозвучало:
- Хватит болтать.
Затаив дыхание, аль-Мамун завороженно смотрел, как блестит изогнутое лезвие джамбии. Блеск приближался.
