совершенно не проходимой. Но как чахлый росток пытающийся выжить на каменистой земле тянется вперёд сквозь все преграды, так и мы пытались спасти будущее урукхаев тем, что останемся живы. Даже младшие дети не плакали, возможно, у них просто не было на это сил, кто знает. Матери что-то шептали им, должно быть рассказывали сказки. Урукхаи молодой народ у нас нет прошлого. Мы орки, но тем не менее и не орки тоже, мы сами по себе и у нас нет памяти, нет и своих сказок. И в то же время мы это всё Средиземье, ибо мы и орки и эльфы и люди. Мы грязь, как называют нас другие племена, но что ближе к земле, чем грязь, она и есть земля.
Я шёл позади отряда, низко опустив голову, вместе со мной было несколько мальчиков постарше, теперь мы были воинами, и на наших плечах лежала защита слабых. Никто не переговаривался, каждый думал о своём. Но я был уверен, что мысли у всех были обращены туда, где у подножья Безымянных гор остались наши отцы и старшие братья. Отряд торопился, мы старались уйти как можно дальше. Теперь если кто-то падал, не выдержав перехода, его не добивали. Не было ни времени, ни сил, да и у нас мальчишек не хватало на это мужества, мы просто обходили лежащего, не дав ему того милосердия, что были должны. Многие из таких вот обессиленных бросались вниз с тропы в пропасть на алчно ждущие камни, и мало кто из них издавал при этом хоть какой ни будь звук. Ведь эхо могло донести его до людей и обнаружить наш побег. Те же, у кого не хватало на это храбрости, лёжа на дороге смотрели нам в след, и мы надеялись лишь на то, что их добьют люди, быстро и безболезненно. Мы много знали об изобретённых людьми пытках. Они могли развязать язык любому, но что мы могли рассказать, кроме того, что стремимся к свободе?
Рассвет скользнул по камням, только теперь мы заметили его, ведь сил смотреть на небо ни у кого не осталось. И тут же прозвучала песня рога. Тревожный высокий звук. Для нас он был как плеть. Люди пошли в атаку. Мы были уже далеко, но ветер, смешиваясь с духами гор, доносили до нас и лязг мечей, и крики раненых. Мы точно наяву видели, как рванулись вперёд боевые кони людей, и как встретил всадников ливень стрел из-за жалкой баррикады, в которую были превращены наши повозки и скарб. Первые раненые, первая кровь пролилась на землю.
— Почему они не оставят нас в покое? — прошептал идущий рядом со мной мальчишка.
— Они боятся нас, — я знал, что это так. Я понимал, что люди получив победу над Тёмным Властелином хотели оградить себя от повтора прошедших событий. Хотя не было уже ни Кольца, ни Властелина, оставались мы, а воинам — людям нужно было кормить чем-то свои мечи. Не будет нас, они найдут другое зло. Зло, которое напишут с большой буквы, потому как всегда нужно что-то искоренять и на что-то сваливать свои ошибки и неудачи. Зло необходимо королям и правителям, что бы сказать — я защищаю свой народ от него. Зло нужно, для того чтобы оправдать пролитую кровь и добытое золото. Без Зла нельзя, оно столп, который держит на себе всю людскую цивилизацию, все законы и порядки людей.
— Значит, если они боятся нас, то мы победим! — воскликнул самый младший, я невольно улыбнулся.
Ночью мы не разводили костров, молча жевали сухие лепёшки. Молчали и горы, бой прекратился ещё до наступления темноты. И только у самых маленьких была надежда. Женщины заботились о детях, старики готовили оружие. Я точил и без того острый меч. Вжик — вжик, правильный камень вышибает искру, оружие плачет, вжик-вжик.
Мы поднялись засветло. Никто не командовал, просто все в одночасье стали огромным живым организмом. Да и то ведь у нас была одна общая цель. Теперь шли ни кого не ожидая, не сплачиваясь, в ком были силы забрели далеко вперёд, оставив слабых позади. Я шёл рядом с матерью, я видел как ей тяжело, но она шагала твёрдо, сильно прижав к груди Айгу.
— Мама, — спросил я, — почему ты не уйдёшь к людям?
Она посмотрела на меня долгим грустным взглядом:
— Я не могу, сынок.
— Почему же, разве они убьют тебя?
— Нет, не убьют.
— Будут пытать и ненавидеть за то, что ты жила среди орков?
— И пытать не будут, и ненавидеть, тоже, не станут. Может быть, будут сторониться, а мальчишки придумают, какое-нибудь, обидное прозвище, но некоторые просто станут жалеть. Можно и уйти в такие места, где никто ничего о тебе не будет знать, и потому болтать не будут. Мир людей огромен, Эрх.
— Тогда что держит тебя, ведь я знаю, по ночам ты иногда плачешь. Я думаю, ты тоскуешь по своему племени.
— Тоскую, и ещё думаю, о том, что стряслось с моими родителями и…
— И… моим отцом?
— Ты знаешь?!!
— Джер сказал мне, когда мы с ним прощались.
— И?
Я в ответ пожал плечами, давая понять, что у меня нет ответа на этот вопрос, пока нет:
— Ты не ответила мне.
— Я могу уйти. Я даже могу забрать тебя, ту причину, что не позволила умереть, когда Джер похитил меня. Но я не могу бросить Айгу, не могу поставить под угрозу жизнь того, что я ношу в себе.
— Мама.
— Обещай мне, если со мною что ни будь случиться, ты позаботишься о сестре.
— Я уже обещал отцу.
— Теперь мне.
— Обещаю.
Айга осмотрела на меня огромными и синими, как у матери, глазами:
— Братик.
— Обещаю, — повторил я.
Нас настигли на рассвете седьмого дня нашего бегства, в том месте тропа, словно специально становилась шире, как проглотившая кролика змея. Хорошее место для привала и… битвы.
Я впервые так близко увидел людей. Они поразили меня схожестью в лицах, оружием, которое так сильно отличалось от нашего, и одеждой. Одежда удивила меня больше всего, это было очень красиво, не то что наши шкуры, которые выделывали женщины и сами же шили. Всё это промелькнуло в моей голове и исчезло. Эти люди пришли не знакомится с нами, а убивать. Но я не увидел на их лицах ни жажды крови, ни свирепой жестокости, было такое чувство, что для них это не больше чем работа, которую нужно выполнить, хорошо и в срок. Мы застыли друг напротив друга и ждали. Мы — смерти, что могли сделать дети против опытных воинов? Люди ждали приказа убивать, кое-кто из них прятал глаза. Я понял им это не приятно. Они истинные рубаки, и не погнушаются ни каким боем, но с равным противником. А сейчас должна была состояться бойня. И мне вдруг подумалось, что ждать нельзя, нужно облегчить участь и нам и им. И выхватив меч, я бросился вперёд. Я никого не защищал кроме собственной чести и возможно чести людей. Это не было и храбростью, так, отчаянье загнанного в угол зверька.
За мной, как лавина за маленьким камушком, ринулись мои товарищи, впрочем, это даже с натяжкой, причем очень большой, нельзя было назвать лавиной, всего лишь маленькая струйка камней.
Я не помню самого боя, для меня он был лишь бешено стучащим в груде сердцем, казалось, весь мир вокруг перестал существовать, были только я и люди. Не знаю, уж получилось ли у меня убить кого-нибудь, пару раз мой меч доставал беззащитную плоть, но вскоре всё закончилось. Я только почувствовал, как из разбитый головы мне за шиворот потекла тёплая струйка, и всё померкло.
Я очнулся от того, что мне дали по рёбрам.
— Смотри, Харт, да это же человек! — надомною нагнулся рыжеволосый воин, он был без шлема, битва закончилась.
— Верно, — тот, кого звали Хартом, стряхнул с моего лица прядь давно не мытых, превратившихся в единую массу волос, — только грязный очень.
— Наверное, это сын той светленькой. Интересно, он по-нашему понимает?
— А ты его сам спроси.
— Эй, — почему-то повысив голос, начал воин, — ты наш язык знаешь? Он говорил, делая расстановку между словами, словно для дурачка.
