Мне сделалось противно, и эти люди называли урукхаев зверьём.
— Не, по-моему, он форменный зверёныш.
— Зверёныш и есть. Что делать-то с ним будем?
— С собой заберём, человек все-таки.
— А там что, на ярмарках показывать будем?
Я оскалил зубы, они не были такими же острыми как у орков, как я жалел об это сейчас.
— Глянь, понимает, — рассмеялся Харт.
Я бы вцепился ему в руку, но в этот момент раздался крик:
— Не отдам!
Я вскочил на ноги. У края тропы над самым ущельем, куда и заглянуть то было страшно, стояла моя мать. На руках у неё по-прежнему была Айга, которая сейчас ревела во всё горло. Я пошатнулся, голова кружилась, всё вокруг было как в тумане, казалось камни, и мёртвые тела на земле подрагивают. Я почему- то не удивился и не испугался, увидев трупы, всё было таким не реальным, точно сон. Снов нельзя бояться, так учила меня мать. Люди бродили будто бы бесцельно, осматривая погибших.
«Неужели ищут кого?» — но я ошибся. Перевернув очередное тело, это был старик которого я звал Дел, воин тяжело вздохнул и всадил в грудь орку свой меч, после чего повернул из стороны в сторону, тело дрогнуло. Возможно, Дел был только ранен или же решил притвориться и переждать, я не знал. Но меня эта сцена настолько поразила, что в груди заклокотала ярость, но я сдержал себя, сдержал, кусая губы и втыкая себе в ладонь собственные ногти. Настанет время отомстить, но потом, сейчас, главное моё обещание, я должен спасти мать и Айгу. А моя мама заметила меня:
— Эрх!
К ней осторожно, не обращая на меня внимания, направился мужчина:
— Брось, — сказал он властно.
Но мать ещё сильнее прижала к себе дочь, та вновь закричала.
— Брось, и пойдём с нами, мы не причиним тебе зла.
Моя мать подвинулась к краю.
— Разожми руки, — с мольбой в голосе шептал мужчина.
— Нет.
— И мы вновь будем вместе. Твои родители будут так рады, узнав, что ты жива.
— Гаин, орки не убили твоего сына, — она указала кивком головы на меня, — неужели ты убьёшь мою дочь?
— Это мой сын?
Я стоял, замерев, слишком много событий, слишком много. Но почему сердце упорно при слове отец возвращало в памяти Джера.
— Вот видишь, он здесь, — говорила мать, и в её голосе была надежда. — Все эти долгие годы я жила ради него.
— И мы будем жить дальше, — мужчина подошёл на шаг ближе, — выбрось выродка.
Мать не ответила, только лицо её при этих словах сделалось очень спокойным, она сделал уверенный шаг вперёд и, замерев на краю, вдруг оттолкнувшись, бросилась вниз. Айга закричала.
Мужчина замер и выругавшись плюнул на землю. Потом направился ко мне:
— Сын.
Я поднял на него лицо, я не плакал, я просто чувствовал образовавшуюся внутри пустоту. Жгучую, точно след от удара кнутом. Она призывала заполнить её чем-нибудь, всем чем угодно, своей смертью, или чужой, не важно. В первое мгновение я хотел броситься следом за матерью, туда, где стих голос Айги. Но я неожиданно вспомнил своё тройное обещание, свою клятву позаботится о сестре. «А вдруг они ещё живы, — зародилась во мне безумная мысль, — вдруг я найду их там внизу? Может, их задержали ветви деревьев».
— Сын, — повторил Гаин.
— Я не твой сын, — ответил я твёрдо.
Вокруг начинали собираться войны, всем было интересно. Я не чувствовал враждебности с их стороны, скорее поддержку и сочувствие, они могли понять меня, ведь я был человек.
— Ты слышал, что сказала твоя мать?
— Я не твой сын.
— Мы вернёмся к людям, сынок.
— А они похожи, — прошептал кто-то.
Я вздохнул и, собрав всю ненависть, всю злобу и гордость, произнес, как отчеканил:
— Я — урукхай!
Повисла тишина, я посмотрел в лицо отца, которое вдруг как-то сразу постарело и, плюнув под ноги, пошёл к обрыву.
— Что делать, будем, Гаин?
— Может силой?
— Пусть идёт, — голос человека, который называл себя моим отцом, был усталым.
— Куда? Орки, даже если он и найдёт, какой ни будь выживший в этих местах клан, не примут его, он человек.
— Пусть идёт.
Я стоял над пропасть и смотрел вниз, хотя дна видно не было. Но я уже знал, что буду делать, пусть на это понадобится время, но я спущусь, я отыщу мать и сестру. За моей спиной уходили люди. Они больше не звали меня с собой.
Когда людей поблизости не осталось, я собрал все тела, ни одного человека среди них не было, да и вряд ли мы дети кого-то смогли убить. Сложил их в небольшой пещерке и до ночи таскал камни, заваливая её. Трупов было мало, очень мало, почти весь наш отряд просто скинули со скал и все дела.
Закончив свою тяжкую работу, я подполз к краю пропасти, на какую-то долю секунды отчаянье охватило мою душу — мне не спуститься, но мой взгляд зацепился за тропу узкую и, казалось бы, не проходимую, не известно кем проложенную по отвесному боку горы, и я начал спуск. Думаю, меня спасло то, что я не боялся умереть, мои пальцы не дрожали, и не билось в бешеном ритме сердце. Я был спокоен, у меня не осталось ничего из того, чтобы я мог потерять. При спуске я не пользовался даже верёвкой, которую прихватил с собой, обнаружив её в нашем нехитром скарбе, который мы донесли с собой до этого проклятого места.
Мой путь не был долог, я нашёл тела на выступе, с которого так же было не видно дна, как и с того самого места, откуда я спустился, и у меня больше не осталось надежды, для этого не нужно было тормошить мать и сестру. Удар об бесчувственный камень сделал своё дело и накормил голодных духов Безымянных гор. Я просто сел рядом и заплакал. Плакать не достойно война, это непозволительная слабость. Но воином называется тот, кому есть за что бороться. У меня не было ничего. Я даже умереть не мог, потому, как не мог предстать перед умершими, моя клятва была не выполнена, моя тройная клятва.
— Обещай, — грохотнуло где-то в горах голосом Джера.
— Обещай, — присоединилась к нему мать.
— Братик…
Я спрятал лицо в колени и зажал уши, а горы смеялись всю ночь до утра, издевались надомною, пытаясь сожрать и мою душу.
С восходом солнца я поднялся. Я должен был сделать единственное, что мог для Айги и матери, похоронить их. Я закидал их камнями, так и побоявшись дотронуться до тел. Я сам не знал, чего боялся, может быть того, что поверю в то, что их больше нет.
Простившись, я поднялся наверх той же тропой. Один раз я чуть не сорвался, и на мгновение мне захотелось сдаться, оказаться там же где Айга и мать, но я испугался, и пальцы судорожно схватились за бесчувственный камень.
Вскарабкавшись на тропу, я лёг и заснул. Не знаю, сколько я так спал, но разбудило меня странное чувство, будто бы меня окунули в мерзко пахнущую слизь. Я открыл глаза и вздрогнул, изо рта моего вырвалось облачко пара, ночью в горах, стало холодно, я весь дрожал. Вокруг толпились какие — то
