приезжали сюда: я, Юра, его второй гитарист из «Босяков» Кузя (Александр Кузнецов), Ира С. — Кузина девушка. На веранде с заледеневшими, игравшими всеми цветами радуги стёклами мы пили вино, целовались, мы с Юрой — в комнате, Кузя с Ирой — на веранде.
Они так и остались в объятиях друг друга, а мы ушли кататься на лыжах по заснеженной пустыне залива.
Вернусь в июль 1971 года. Я дождалась мужа у этой калитки. Увидела его издалека — рукава нейлоновой рубашки закатаны, ворот расстёгнут. Жарко. То лето было таким. В одной руке магнитофон «Айдас», в другой — гитара. Чемодан с вещами оставил у моих родителей в Лигово, где мы должны были начать совместную жизнь осенью. А пока летом — дача в Александрии! Но и здесь музыка не должна была замолкнуть. Наверняка понадобится и гитара, и магнитофон записывать новые наброски. Так начиналось яркое, незабываемое лето!
Подруги, некоторые родственники всё ещё смотрели на меня не то с сомнением, не то с сожалением: отыскала себе мужа за тридевять земель, смотрит на него, слушает, каждое слово в душу принимает. В Питере, что ли парней мало? А у меня — любовь с первого взгляда и навсегда.
Котлован на месте дома, где мы были счастливы, — своеобразный символ исчезновения и возрождения. Люди, которые будут здесь жить, вдруг когда-нибудь, быть может, случайно услышат песни Юрия Морозова, и они никогда не узнают, что эти места долгое время были источником вдохновения поэта. Я уезжаю подальше от котлована к заливу. Смотрю на простор и уходящие за Кронштадт белые межконтинентальные лайнеры. В июне цветёт спирея и шиповник. Этот запах всегда тревожит воспоминанием счастья.
Почти на самом берегу растёт могучая берёза, сидя под которой и, опираясь на её ствол спиной, Юра 28 апреля 1971 г. тянул из горлышка сухое вино, а там, дальше за Морской Караулкой, — песчаный пляж, где Кузя в белом элегантном костюме с нашими гостями гонял футбольный мяч. Это было на следующий день после свадьбы.
Я очень долго и в 80-е, и в 90-е годы любила этот дом на улице Чайковского. А теперь просто стараюсь всегда хотя бы проехать мимо этого места, где он стоял.
2. Первые впечатления
Поколения так различаются своим восприятием мира, задачами, которые они ставят перед собой или вовсе не думают о них, а живут, как придётся, что я не рассчитываю на особое взаимопонимание. Просто стараюсь передать, что было, как мы жили и что чувствовали. С тех пор кинолента бытия убежала далеко вперёд. Кадры её мелькнули с невероятной скоростью.
В том 1970, когда мы впервые встретились с Юрой, я была далека от музыки. Она служила для меня лишь неким фоном ко всему остальному. Впрочем, советскую эстраду я не выносила вовсе. Фоном могла быть классика, некоторые западные исполнители. Заодно с подругами я ходила на концерты разных гастролёров: Джордже Марьяновича, Лили Ивановой и других представителей «дружественных» Союзу народов тех лет. Тем более, что на концерты мы ходили бесплатно, так как мать моей подруги работала в театральном зале Консерватории. Меня по-настоящему интересовала только литература. Я читала и перечитывала Ф. М. Достоевского, А. Блока, В. М. Соловьёва, пыталась что-то отыскать в печатавшихся стихах советских поэтов: Р. Рождественского, Е. Евтушенко, Б. Окуджавы и др. Почти ничего не находила. Современная поэзия для меня так и осталось всего лишь несколько другим типом стихосложения, а А. Блок — единственным, надмирным, подлинным поэтом.
Летом 1970 года я перешла уже на четвёртый курс естественного факультета ЛГПИ им. А. И. Герцена. Многие девушки с нашего курса ринулись в Крым. Там они надеялись не только подзаработать, но и весело провести лето. Они должны были работать то ли сборщицами помидоров, то ли уборщицами. Сейчас не упомню. А жить собирались на турбазе «Карабах» на крымском побережье близь посёлка Малый Маяк. А до Малого Маяка бежит шоссе от Алушты. Я никогда не ездила ни в пионерлагеря, ни в стройотряды, ни вообще в какие-либо молодёжные коллективные тусовки. Сокурсницы меня утомляли своими интересами и разговорами даже на летней полевой практике в Вырице. Такая практика у нас занимала часть мая и весь июнь. К этому времени мы прошли уже три совместных практики с коллективным проживанием на биостанции. И я лично мечтала от всего этого отдохнуть. Обычно лето проходило с родителями, братом Серёжей в Александрии под Петергофом или где-нибудь на Черноморском побережье. В тот год мы поехали в Алупку, где находился спортлагерь Академии художеств. Мама и папа работали, занимаясь физподготовкой и обучением плаванию студентов, проводили соревнования.
И вот по окончании прекрасного южного лета моя ближайшая институтская подруга Галина Г. вернулась из Карабаха, полная новых впечатлений и восторга от проведённого там времени и происшедших встреч. Здорово было всё: само собой море и виноградники, но лучше всего парни, с которыми девушки перезнакомились, ребята из г. Орджоникидзе, с Северного Кавказа. По её словам, они ещё никогда не испытывали столь безудержного веселья, никогда не пили такого газированного вина и никогда не ели винограда прямо на плантации. А какие песни они узнали! Юра и Кузя пели так, что дыхание от избытка чувств перехватывало. И всё это — каждый вечер у моря, в летних кафе на Утёсе или в Карабахе. И танцы, конечно, танцы!
Игорь Захаров, парень из Курска, человек с железными зубами, покупал вино на всех. Под музыку «Босяков» (так называлась группа Юрия Морозова и Александра Кузнецова) он, сидя за столиком в белой рубашке, лил на стол красное вино и отбивал ладонями ритм по винной луже, так что его рубашка из белой превращалась в ярко-розовую.
Уже в Питере в перерывах между лекциями и на прогулках по набережным Невы Галя пела мне: «Есть места, я буду помнить», «Ты не даёшь мне денег», «Глупый мальчик», «По лунной тропе», «Виновата сама» и другие песни. Она разучила почти весь босяковский репертуар.
Но всё-таки я не получила полного представления об истинной музыкальности и красоте этих песен из её мурлыканья, верного по мелодии, но не передававшего композиционной мозаики.
У меня в то лето была любовь с одним художником, и я не особенно завидовала черноморскому веселью подруги и услышанным ею песням какого-то там Морозова. Галка показывала мне свою записную книжку, в которой появилось много новых адресов и имён. Открывая наугад её «исторический» пухлый документ, мне почему-то всё время открывалась страничка с адресом: СОАССР г. Орджоникидзе, Институтская 4, Юрию Морозову.
Закончился октябрь, а 7 ноября был большой советский праздник, выходной день, и не один, а целых два. В такие дни мы обычно устраивали наши студенческие вечеринки. И тут Галка сообщает мне, что на праздники приедут те самые ребята с Кавказа, «Босяки», что Юра и Кузя, — уже женихи сестёр С., Маши и Иры. Так, по-моему, приехав, они и остановились в тот раз именно у сестёр С., большая отдельная квартира которых находилась в Аптекарском переулке на Петроградской стороне. А ко мне на Почтамтскую, тогда ещё улицу Союза Связи, вся компания грозилась прийти 7-го ноября вечером. Наша семья жила на ул. Союза Связи, д. 4 кв. 3, в коммунальной квартире на тринадцать квартиросъёмщиков. Но к этому времени квартира была почти вся расселена. Комнаты жильцов, переселившихся в различные спальные районы города, пустовали. Не выехала пока только одна наша семья. Окна наших комнат выходили на Союза Связи, и из них был виден Исаакиевский собор. В дальнейшем весь дом наш разобрали и затем выстроили заново, расположив в нём гостиницу.
Тогда же коммуналка пустовала, все двери были настежь. Я облюбовала себе две комнаты напротив наших дверей через коридор. Там-то мы и устраивали в последнее время вечеринки.
7 ноября 1970 г. в «моих» мансардных комнатах, смотрящих в колодец двора, собралась большая компания. Парни были в основном из Академии художеств.
Мы успели уже выпить, смеялись, шумели, студент-биолог, затесавшийся случайно в нашу компанию, пытался что-то сыграть и спеть на своей семиструнной гитаре. Но тут раздался звонок. Я побежала к двери в конце длинного коридора, выходящей на лестничную площадку, над которой находился так называемый