Круглов нежно прикоснулся губами к ее руке. Поблагодарил за отсрочку.
В кромешной тьме апрельской ночи, на продавленном чужими телами диване, они лежали, вбирая, кожей, тепло друг друга. Не спали. От тяжких дум и предчувствий холодели сердца.
— Я покурю.
Он высвободился из цепких объятий. Накинул на голое тело рубаху, вышел в кухню. Не включая свет, зажег сигарету, уставился в окно.
— Валера, — донеслось от двери.
— Что, моя хорошая? — не поворачивая головы, отозвался.
— Мне плохо.
— Я понимаю.
— Я боюсь.
Он судорожно затянулся дымом.
— Ты меня боишься? — спросил замирая.
— Нет. Себя. Я ни как не могу оправдать тебя. Не могу встать на твою сторону. Все, что ты делал, в моем понимании плохо, очень плохо и боюсь, я не в силах изменить мнение. Мне жалко Осина.
— Он не достоин жалости. Он сволочь, избалованная зажравшаяся сволочь.
— Если бы на его месте был другой человек, ты бы отказался участвовать в его травле?
Круглов угрюмо молчал. Нет, он бы не отказался, будь на месте Осина даже ангел.
— Лера, постарайся понять одно, возможно главное в моей жизни: я или другой человек совершает преступление не потому, что ему приятно грабить и убивать. А потому что так можно добыть деньги. Не больше, не меньше. У меня был выбор: стать бомжем, рыться на помойке, спать в подъездах или травить, как ты выразилась, Осина. Ты бы на моем месте как поступила?
— Пошла бы работать.
— Я так и сделал. Преступление — моя работа. Я выбрал ее не сейчас, в молодости и сейчас могу лишь пожалеть об этом.
— Но большинство людей, сталкиваясь с трудностями, не идут на преступление, — возразила Лера.
— Нет, милая. Большинство людей идут на преступление. Мужики бросают на произвол судьбы жен и детей. Чиновники берут взятки. Бизнесмены не выплачивают зарплату персоналу. Банкиры обманывает вкладчиков. Жизнь состоит из преступлений. Но за одни сажают в тюрьмы, а за другие даже не пытаются привлечь к ответственности.
— Значит и я преступница? — удивилась Лера.
— Да, милая. Ты обманываешь Родину. Не платишь налоги. В Китае за такое расстреливают.
— Родина — уродина, сама меня обманула. Оставила без средств к существованию. Меня и миллионы других людей.
Библиотечного оклада едва хватало на хлеб. За воду из крана Лера давно не платила и, наверное, от отчаяния и упорного нежелания идти торговать на уличный лоток, как поступили многие ее ровесницы, придумала, как заработать деньги. В тайне от руководства, они открыли в библиотеке виртуальный офис и занялись телефонными продажами. Заказчиков долго искать не пришлось. От них вообще вскоре не стало отбою.
Жаль, конспирация мешала развернуться на полную катушку. Поэтому заработки поэтому были не регулярными. Но к хлебу у Леры всегда было масло и кусочек хорошего сыра. И долги по квартплате она ликвидировала.
— Да, я не плачу налоги. Но ведь надо как-то жить, — Лера зябко повела плечами. В накинутой на голое тело простыне было холодно. Полищук сказал ей: «связываться с уголовниками не стоит. Они — люди особого сорта. Не плохие, не хорошие, просто другие. Привыкнуть к их морали невозможно. Точнее невозможно привыкнуть к отсутствию в них морали». «Я попробую», — ответила она тогда. И сейчас сдержала слово. Валера был прав. Его поступки отличались от ее лишь по форме. По сути же оставаясь нарушением закона.
«Я должна понять его, я должна принять его правду», — Лера, с сомнением, через силу, протянула к Круглову руку. Прикоснулась к плечу. Он тот час сгреб ее в охапку, усадил на колени, укутал плотнее в простыню.
— Милая моя, — выдохнул нежно. — Миленькая, любименькая.
— У меня была сотрудница, — сказала Лера, прижимаясь теснее, — ее муж работал на складе и воровал почти в открытую. Она ходила, гордая, надменная, лучше всех одета, дом полная чаша, Крым, бриллианты. Потом его посадили на десять лет. Мы думали, она разведется, на худой конец заведет любовника. Ни чуть, ни бывало. Моталась на свидания, отваживала кавалеров, ждала. Мы как-то разболтались, я спросила:
— Ты что, за харчи прежние стараешься? За красивую сытую жизнь расплачиваешься? Или он кубышку припрятал, надеешься дальше шиковать?
— Он не себе на пропой воровал, — ответила она. — Для семьи старался. Как же я его брошу? Да и не хочу я его бросать. Я его люблю.
— Она молодая была? Красивая? — спросил Круглов.
— Молодая и красивая.
— Дождалась?
— Дождалась.
— Повезло мужику.
Круглов люто завидовал таким счастливчикам. До скрежета зубовного. До одури. Их любили. Ждали, ездили на свидания. Обычно, груженные сумками, навещали заключенных матери. Тех только смерть освобождала от исполнения долга. Жены и подруги появлялись первое время. Потом, увлечения вольной жизни, разлука, делали свое дело, женщины уходили к другим мужчинам. Терпеливо и верно дожидались мужей, и приятелей немногие. Очень немногие.
— Она его любила, — повторила Лера.
Круглов глянул на нее украдкой. В милом лице отражались неведомые ему мысли и недоступные пониманию процессы. От мыслей и процессов зависело будущее. Их общее будущее.
Сам Круглов уже принял решение и сейчас, продлевая томительную неопределенность, позволял Лере, добровольно согласится с ним. Или…или чуть позже смириться с неизбежным. Шлепок увесистой жареной тушей, гневные речи, размазанный по лицу куриный жир, вкус пыльного мяса привели его к выводу более чем закономерному: не отдам! Моя! Сдохну — не отпущу! Лера еще примеряла свои морали и правила к его прошлому и настоящему, еще сомневалась, а он уже исключил из ее и своей жизни одиночество. Он уже исключил само понятие «ее и его» жизнь.
«Теперь нет тебя и меня, есть мы, и мы вместе»… — она сама так сказала и упрекнула, что тюрьма отучила от элементарных мужских обязанностей: «Ты не в состоянии принять решение. Ты живешь, будто тебе есть куда отступать».
Если отступать некуда, надо идти вперед. Круглов еще раз глянул на Леру, потерся щекой о шелковистые волосы:
— У тебя спина холодная. Замерзла?
— Угу, — раздалось грустное мычание.
— Не терзай себя понапрасну. Никуда я тебя не отпущу и никому не обдам. И хватит размусоливать. Какая разница вор я или не вор? Ты меня любишь и это главное.
С явным облегчением Лера прошептала:
— Правда?
— Конечно, — уверил Круглов. — Ты как хочешь, а я считаю тебя своей женой. Пойдешь за меня замуж?
Лера засмеялась и, запрокинув голову, подставила губы и шею под поцелуи. Он задышал прерывисто и часто. Сердце колокольным набатом забухало в груди. В паху разлился жар.
— Да, — уловил невесомое согласие и, подхватив на руки, понес милую, на диван.
Раньше Круглов мерил бытие двумя стандартами: свобода и неволя. Свобода изобиловала вином и продажными женщинами. Неволя требовала терпения и воздержания. Нынешняя форма существования не
