буду жить семьдесят восемь лет, а ты подохнешь!» — «Гад!» — и он вцепился в обидчика, повалил на землю. «Вы что там делаете! — закричал я. — А ну сейчас же прекратите!» Они, видно, испугались и бросились наутек.
Когда Игорьку исполнилось тринадцать, мы, поздравив его с днем рождения, опустили глаза: что мы могли сказать? Это не была даже болезнь — с болезнью можно еще бороться, по крайней мере тешить себя надеждой.
— Игорек… — сказал я, сглотнув слюну. Что я мог пожелать своему сыну, вступавшему в последний год жизни?
— Не надо, папа, — сказал Игорек. — Я все и так понимаю.
Он был мужественнее меня, и я его за это уважал. И я видел, что он был счастлив, что я его уважаю. Неужели здесь можно еще говорить о каком-то счастье?
Лена хлюпала носом, прижимая к себе Сонечку, которая проживет восемьдесят четыре года.
Не знаю почему, но я надеялся на чудо. «Только чудо может нас спасти». Раньше я не понимал этого выражения. Уже давно умерла жена Перитурина и одна из его дочерей (второй осталось жить лет пять), а я все еще надеялся. Мир к этому времени совсем обезумел: богачи платили сумасшедшие деньги телеканалам, чтоб те вели прямые репортажи с их «дней ухода»: народ, сидя у телевизоров, с замиранием сердца смотрел, как исчезает известнейший банкир или киноактер. Бульварные газетки — и даже некоторые серьезные — печатали, рядом с прогнозами погоды и гороскопами, списки известных людей, которые умирают завтра. Накануне Нового года обнародовали, кто умрет из «мировой элиты» в следующем году. Специальные институты готовили данные, показывающие, сколько новых мест (врачей, профессоров, прокуроров и т. д.) освободится, — и за эти места уже начиналась, при живых работниках, борьба.
Мы с Леной готовились (психологически и материально) ко «дню Игоря» (как мы это называли). «Провожать» Игоря мы решили в узком кругу семьи: мы с Леной, Сонечка и Игорь. Так еще делали те, кто не принял моды «праздновать» «дни ухода» (с приглашением гостей и т. д.).
Накануне того дня мы начисто вымылись, оделись в новое, сели за стол и молча отужинали. Ночь мы решили не спать — хотели быть с Игорьком. Игорек держался как никогда; казалось, не мы его, а он нас провожает. Даже пробовал шутить.
К утру, однако, Игорек все еще жил — даже не болели больные почки (у него врожденные отклонения, от Лены). Единственное, чего мы сейчас с Леной желали, — чтобы он не мучился, ушел тихо. Чтоб это было не удушье какое-нибудь, не «кровь горлом». Боже, до чего же мы все куски мяса в чьих-то руках — делай с нами что хочешь.
К обеду Лена стала вдруг молиться (чего раньше с ней никогда не случалось) в ванной. У меня тоже сдали нервы. Уж не лучше ли пить, как рекомендуют? Но не хотелось быть пьяным в такую минуту.
— А почему бы нам не посмотреть «Екатерину из Лос-Анджелеса»?
Мы удивленно глянули на Игоря: речь шла о сериале, который мы смотрели вот уже полгода.
И правда, это было самое умное решение. Хотя, может, и кощунственное.
Мы уселись, включили телевизор (спустился уже вечер) и вдруг ощутили тихую (да! да!) радость: как если бы ничего нет. Никакой «Книги судеб». Как если бы мы просто сели вчетвером, как всегда, согревая друг друга телами и улыбками. Мы на самом деле улыбались. Казалось, не может теперь ничего произойти — никакой ураган не ворвется в наш прочный воцарившийся мир, разрушив его.
Только когда кончился фильм, тревога опять вернулась; вернулось сознание того, что неизбежное — неизбежно. Однако не хотелось верить. Хотелось сказать себе, что это дурной сон. Дурной сон — и больше ничего.
Наступила ночь. Сонечка уснула на диване, а мы втроем остались сидеть лицом к телевизору, но уже (по крайней мере мы с Леной: я ее чувствовал) ничего не воспринимая. Когда? Когда же?
Кончался последний день Игорька.
Хотите верьте, хотите нет, но Игорек не умер. Оставалось несколько минут до четырех утра (то есть до полуночи по времени издателя «Книги»), и мы с Леной с каким-то ужасом и предчувствием невозможного прикипели к стрелкам электронных часов на стене. Вот пошла последняя минута…
— Игорек, — сказала Лена, — сыночек…
Она придвинулась к нему, как если бы хотела защитить от судьбы. Я молча кусал губы. Ну же, ну…
Когда бамкнуло четыре, мы — все трое — вздрогнули. Что-то случилось.
— Ты жив, Игорь? — Я не верил своим глазам.
Радости еще не позволялось прорываться — ждали подтверждения. Носились мысли об отставании часов (хотя вчера подвели специально), о какой-то ошибке…
Прошло, однако, полчаса, час — бамкнуло пять. Игорь — живой, улыбающийся — сидел перед нами. Мы ничего не понимали.
«Книга судеб» как возникла, так и исчезла. Оказывается, уже три дня, как ее предсказания перестали сбываться (мир об этом пока не знал — эта информация не стала еще всеобщим достоянием). Лишь через несколько месяцев все успокоились, убедившись, что люди, которые должны были умереть за это время, остались живы.
Мы с Леной как на свет родились: будто второе дыхание открылось.
— Едем к морю! Завтра же! Все к черту!
Чтоб раньше мы вот так сорвались и уехали? Боже, как хотелось жить!
Хотя, если подумать, что изменилось? Мы стали бессмертными? Теперь я даже не могу быть уверен, что доживу до той даты, которая мне предназначалась. Не говоря уж о восьмидесяти четырех годах Сонечки. Но отчего вдруг такая легкость? Откуда?
Евгений Карасев
Человек на обочине
