Действительно — вот же оно! Прямо под трибуной юная полуобнаженная красотка держала под уздцы великолепную Букву. Белую грациозную кобылку, нервно вздрагивающую тонкой кожей на крупе, с огромными темными глазами, почему-то испуганно косящими. Она-то чего боится? Что чует? Да у нее, видно, тоже проблемы! И почему белая Буква? Белую Букву не видно на листе! Ладно: дареному коню…
— Ну… поехали! — Я взял за локоть Петра.
— Так не влезем! — засомневался он.
— Влезем!
Я спрыгнул прямо в седло, он примостился сзади на крупе. Буква испуганно покосилась: мол, начинаются ужасы?
— Н-но!
Под свист трибун мы протрюхали к воротам. Позор!
Надсадно екая селезенкой, Буква везла нас по каменистой тропке в гору, к «Горному гнезду». Собираю манатки — и все!
Несколько раз я вырывал из ослабевших рук имиджмейкера портянку-полотенце и зашвыривал подальше в колючий кустарник. Петр с воплем: «Да ты что? Это же реликвия!» — отчаянно кидался туда, вылезал все более разодранный и кровоточащий, но с неизменной портянкой в руках. Кстати, в ней с каждым разом добавлялось терний, ядовитых, возможно, колючек… К чему бы это? Я сказал: завязал! Для чего все, собственно? Что у нас за паства? Футбол ей подавай!
Метров пятьдесят крутого подъема я терзал себе этим душу: что за жизнь у нас?! Пророки — кому нужны? Этим людям? Но тут вдруг пришла удачная мысль: сам-то хорош! Взяточник! Кобылу у детишек увел! Эта спасительная мысль о собственном низком моральном уровне как-то вдруг успокоила меня, сняла напряжение и даже сделала меня счастливым. Сам-то хорош! Гармония абсолютная! «Неявление Не-Христа не-народу!» Я радостно захохотал.
Петр мрачно глянул на меня и пробормотал:
— А вдруг измена?
Я буквально похолодел в седле:
— …Чья?
— Разберемся.
Я испуганно оглянулся. Да, с таким имиджмейкером надо держать ухо востро!
— Ясно! — вдруг рявкнул Петр, спрыгнул с лошади и с треском стал падать с обрыва сквозь колючие кусты. К счастью, вместе с полотенцем. Буква пошла веселей.
— Ясно! — гулко донеслось со дна пропасти.
Я подъехал к ограде. Впервые обратил внимание на табличку с адресом: Гефсиманский тупик, дом 2.
Апостол в пятнистой форме открыл ворота. Мое появление на Букве встретил равнодушно, зевнул даже — видимо, спал.
— Извините, — сказал я.
Он солидно кивнул: хорошо, мол, что хоть вину осознаете!
Зацокали по асфальту. Нигде ни души. Видимо, все спали? Сиеста. «Послеполуденный отдых фавна».
У террасы я спрыгнул с Буквы, расседлал ее, вытер вспотевший круп рубашкой за неимением лучшего, снял уздечку и уздечкой стреножил ей ноги — а то ускачет.
— Пасись! — Я подтолкнул ее в сторону газона. Благо его давно не брили. Говорят — безвременье.
Пошел к себе, завалился. Глубокий, освежающий сон!
…Движение началось с вечерней прохладой, слетевшей с гор. Движение, причем бурное.
Протопал внизу, пробегая, ножками в крохотных, словно детских, кроссовках быстрый МБЧ. Увидев меня в окне, почему-то победно вздел руки:
— Молодец!
Кто — молодец? Не в курсе провала нашего?
Он показал на бегу пальчиком на Букву.
— А…
Буква, надо отметить, все время шарахалась и глядела на окружающее почему-то все с большим ужасом. Видимо, все еще впереди.
Только я выкатил из-под кровати обои, чтобы поклеить на них буквочки, как дверь вдруг с грохотом распахнулась, ввалился Ездунов, абсолютно пьяный, да еще с бутылкой в руке.
— Ты мужик! Ты меня понял!
Со вторым тезисом можно поспорить, да и с первым тоже. Но зачем?
— Давай выпьем?
— А почему нет?
— …У меня папаха есть, — через четверть часа лопотал он, — ягненок, поседевший от ужаса в чреве матери!
Ужас, видимо, он организовал.
— Все у меня есть!
Я глядел на него.
Что? Идем к провалу? А для чего же мы тут уродуемся, ночей не спим? С грозной песней Ездунов убыл.
Потом вдруг явилась Соня — вся на босу ногу, на голое тело.
— Надоело все! — плюхнулась на мою лежанку.
Поглядел на нее… нет, видно — не все! Не все надоело ей, судя по поведению!
— Сколько можно тут париться?! И зачем, главное?! — спросила она.
Я, что ли, тут главный энтузиаст?
— Да нет… Все вроде нормально, — бодро сказал я.
— Идиот ты! — проговорила она ласково. — За это я тебя и люблю.
…Мария Магдалина? Я глядел на нее с ужасом, как Буква глядела на меня.
— Ты даже самого главного не заметил!
— Чаво?
— …Ты не почувствовал даже, что вторую ночь проводишь в моей койке!
— Как?
— А так! — Она расстегнула верхнюю пуговку.
— А где же ты ночевала? — пролепетал я, отводя глазки.
Да, нога-то богата!
— Везде! — ответила она, швыряя халатик в кресло.
Буква под окном ревниво заржала.
— Погоди! Я поглядеть должен! — к окну метнулся.
— Стоять!
— Ладно.
— Теперь мы будем спать с тобой в одной кровати.
— Не понимаю, — пробормотал я. — …По очереди, что ли?
Снова ржанье!
— Нет! — Глаза Сони разгорелись. — Лучше не так! Швыряем матрас на пол!
Швырнула.
— Не понимаю… — Я почесал лоб. — А сами без матраса, что ли, будем спать?
— Сволочь ты! Но от меня не уйдешь. Ты как любишь?
— …Что?
Буква ржала уже с всхлипываньем и визгом. Видно, сбывались ее худшие опасения. Угоняют?
— Извини! — Я кинулся вниз.
Угнали-таки! Круп Буквы был пока виден в темноте, далеко внизу — потому что белый… А мне еще не
