приспособить жесткое, трезвое мировоззрение Эрика Зонка — к своему гедонистскому. Использовала в своих интересах диаметрально противоположную ее собственной идеологию картины!
Помню ли я, как парни помогали девчатам? Я-то помню, как парни спонсировали юных провинциальных девушек и что из этого вышло. Первая выбросилась в окно, на сверкающую неоном огней парижскую мостовую. Вторая, та, что повнимательнее к себе и окружающим, устроилась на швейную фабрику. Чтобы не прикармливать чудовищ. Любопытно, что никто из опрошенных мною зрителей картины не вспомнил через неделю ненавязчивого, но крайне важного трехминутного довеска, того эпизода, где героиня блистательной Элоди Буше, оставив яркое, полное соблазнов и приключений полубогемное существование, затворяет себя в неброском мире пролетарской аскезы. Все они полагали, что лента завершилась мелодраматическими истериками и суицидом; выход из ситуации, предложенный автором, подсознание моих собеседников квалифицировало как абсолютно невозможный вариант и наложило на него табу.
Я надеюсь, что сюжет, который волнует меня сегодня, ненароком и мимоходом расскажет себя сам. Этот сюжет больше меня, больше Эрика Зонка, гораздо больше его скромной совместной работы с Вирджинией Вагон. Приходят в голову другие, даже третьи картины, но и они, достойные или великие, несравненно меньше искомого сюжета. Отдельные, даже совершенно ясные мне вещи не хочу проговаривать до конца. «Секрет» — крайне неуютная картина. Вот почему мы не слышали про нее. Сегодня гамбургский счет совпадает с финансовым отчетом, поэтому «Секрет» не «у ковра», даже не в раздевалке. Подобные почти эзотерические «секреты» друзья передают из рук в руки. В своей «Воображаемой жизни…» Эрик Зонка попробовал остановить бедных провинциальных девушек в двух шагах от рая. Закономерно, что в следующем фильме он разбирается с женщиной в ситуации успеха.
«Секрет» — не самая изобретательная история на троих. Мари, Франсуа, Билл, она изменяет одному с другим, больше ничего. Почти двухчасовая картина — образец драматургической и постановочной точности. При повторном просмотре не остается сомнений: все микроэпизоды, детали, обмолвки, взгляды, движения и монтажные стыки имеют значение, работают на общую идею. В результате заурядный психологический реализм оборачивается высокой метафизикой, занимательный адюльтер — всеобъемлющей притчей о современности.
Чуть раньше «Секрета» появилась эпохальная картина Стэнли Кубрика «Широко закрытые глаза», простая, ясная и предельно жестокая, которую понимать не захотели. Так и писали: дескать, Кубрик загадал предсмертную загадку. Между тем Кубрик загадку — разгадал. Он увидел современный западный социум, его институты и его субъектов как анонимных участников, отправляющих — здесь и сейчас, вчера и сегодня, всегда — грандиозный культ сомнительного характера. Повседневность секуляризованного общества предстала мистическим карнавалом, где причудливо сочетаются беспечность, небрежность и чьи-то далеко идущие намерения, где легкомысленный флирт оборачивается сделкой о душе, а вроде бы случайная смерть — недвусмысленным жертвоприношением.
Впрочем, Кубрик излишне стилизует, он и сам изрядно мистифицирован голливудской мифологией, отчего зло предстает — барочным, в пышных нарядах, декоративным и чуть менее очевидным, чем хотелось бы видеть. «Секрет», картина, куда меньшая по масштабу, куда менее амбициозная, кажется, однако, необходимым дополнением к американскому шедевру. «Секрет» — воплощенная французская традиция, сочетание социально-психологической достоверности с Просвещенческой методологией, предписывающей расщеплять все естественное, природное скальпелем скептического ума. Словом, здоровый рационализм Вагон и Зонка позволяет очистить сюжет Кубрика от навязчивых мифологем массовой культуры.
Если максимально огрубить «Широко закрытые глаза», получится вот что. Эллис молода и хороша собой, живет в достатке, если не роскоши, с преуспевающим мужем, которому однажды преподносит сюрприз: в деталях рассказывает о своей давней измене. Муж, почитавший супругу за светлого ангела, стремительно сходит с ума (фигурально выражаясь). В меру своей неиспорченности он пускается во все тяжкие: знакомится с проститутками, оказывается на роскошном загородном шабаше, чтобы не сказать оргии, метафорически обозначающей цивилизацию неоязычества, в которой имеет несчастье проживать главный герой. Впрочем, конечно, благоразумный яппи нигде не переступает последней черты, избегая связи с больной СПИДом проституткой, смерти и других неприятностей. Скорее всего, Эллис выдумала измену. Вероятнее всего, проблем больше не существует. Картина завершается благоразумным предложением Эллис — на радостях потрахаться.
Какую реальную проблему артикулирует эта схема? Выясняется, что мир товарного фетишизма, мир комфорта и удовольствия, в котором существуют герои Кубрика, определяется, организуется и контролируется неким смутным, неустойчивым женским началом, персонифицированным в образе Эллис. Ее муж ощущает себя уверенно лишь до того рокового момента, когда случайная, немотивированная прихоть приводит женское в состояние плазмы, первовещества, спонтанного брожения. С этой вполне, повторюсь, случайной минуты — мир рушится. Кубрик с поразительной настойчивостью, деталь за деталью, воссоздает мир с перевернутой иерархией. Если верно (а это верно, как дважды два), что земной порядок — лишь отражение неосязаемой сакральной реальности, то нетрудно догадаться, что порождающая безответственные фантазмы Эллис получает в этом мире статус верховной жрицы и даже богини. Едва богиня дает отмашку, как деградировавший по сути, хотя и вполне устроенный в социальном смысле мужчина попадает в сложное, мягко говоря, положение. Уже не удивляет то обстоятельство, что предельно резкий и откровенный выпад Кубрика был мастерски дезавуирован. Картину подверстали к жанру пикантной комедии, а отсутствие игривой легкости вывели из старческой слабости классика.
А вот что происходит в фильме «Секрет». Франсуа и Мари женаты двенадцать лет, у них двухлетний ребенок и полный достаток. Забавно, что Мари работает агентом по распространению многотомной «Энциклопедии знаний». Она не выносит офисную рутину, ей гораздо интереснее ходить на дом к потенциальным клиентам и разъяснять преимущества нового, всеобъемлющего издания. «Пять тысяч статей! Двадцать тысяч иллюстраций!! А вы знаете, сколько всего было Пап? 266! А самый первый Папа? Нет, не Пий, я тоже так думала. Первым был святой Петр… Смотрите, ваша Меланби каждый день будет находить в энциклопедии ответы на свои вопросы. В ее маленькой головке уже вертятся разные мысли…»
Вот-вот, в очаровательной головке Мари тоже вертятся разные мысли, соображения, прихоти и желания. Вагон и Зонка — и в этом проявляются мастерство и высочайшая культура их киноповествования — рассказывают историю на языке визуальных образов, используя звучащее слово как вспомогательную антропологическую характеристику персонажа. Конечно, диалоги сообщают зрителю бездну информации, именно на диалоги придется опираться в этом моем пересказе, однако суть происходящего транслируется в первую очередь посредством изображения. Внимательный зритель, решившийся разгадать «Секрет» при выключенном звуке, несомненно считал бы с экрана ключевые идеологемы и авторские интенции, не потеряв ничего существенного. Безукоризненно точно выбраны и соотнесены исполнители всех, даже эпизодических, ролей. Как и положено в настоящем кино, на идею работает не столько их способность «играть по Станиславскому», сколько весь набор антропологических характеристик, социальное происхождение, жизненный опыт и темперамент, запечатленные в биологическом теле, предъявленном нашему глазу и — соответственно — нашему жизненному и психологическому опыту. После «Секрета» и ему подобных «скромных» свершений иностранного кинематографа, которых в России не замечают по причине тупой и самодовольной глупости, хочется объявить современное отечественное кино зоной национального бедствия и присвоить ему, почти без изъятий, статус национального позора.
Наши кинодраматурги, чье сознание ориентировано сугубо литературным образом, не понимают специфики киноповествования. Наши нынешние киногерои не имеют биологических тел, сопутствующих их индивидуальной истории, физиологических проблем, комплексов, моторики и темперамента. Наш герой пробалтывает всего себя через плохо сочиненные реплики. В нашем кино, кроме трех-четырех исключений, нечего смотреть. Напротив, реплики Мари и ее партнеров организованы по принципу дополнительности: основную информацию мы считываем с невербального носителя. То, что Мари говорит, помогает ее понять, но ни в коем случае не исчерпывает. Работают даже пробивающиеся из-под голоса переводчика междометия, изменения интонации, модуляции неподражаемо артикулированной французской речи.
Итак, о подлинных желаниях Мари мы узнбаем не сразу, а когда узнбаем, то это не будет вся правда. Зато в самом начале картины сама Мари с чувством расскажет о том, чего она по-настоящему не желает. Потом она повторит эту мысль еще и еще раз, так что зрителю не придется сомневаться. «Когда заведете
