нарытый ради красного словца.
Вращение пифагорейских сфер
заворожило желчного юнца.
Судьба — не воздаяние за звук,
но помогает, как контрастный душ,
твой внутренний тягучий волапюк
отлить в каллиграфическую тушь.
Осваивать худое ремесло —
занятье не для нервных. Слеганца
намаявшись, рискуя слыть ослом,
я стал вещать от первого лица.
Поклонник серафических музык
сомнительный, без выхода в астрал,
я верил только в собственный язык.
И то — не верил, просто доверял,
поскольку понимал, что в свой черед
споткнусь, как философствующий бош.
Что музыка, как женщина, соврет,
сама поверив в собственную ложь.
Из цикла “На смерть отца”
I
Мама четвертые сутки не спит.
Тени надежды нет.
Реанимация. Менингит.
Сбивчивый батин бред.
В карих глазах, излучавших свет, —
боль и слизь забытья.
Мама не знает: надежды нет.
Знаем лишь брат и я.
Мама втирает камфарный спирт.
Мучит молитвой рот.
