Новый Мир ( № 5 2006)

— Сначала тебя, отец, надо собрать… где тапки твои? Один вот… а другой?

На это не реагировал. Тапки не интересовали его. Тапки его — моя проблема. Главную команду он дал. Ползая, собирал листочки. Разной степени желтизны. Есть уже и совсем свежие — но желтые сплошь исписаны, а на новых — неразборчивые каракули, часто только в начале листа и внизу. Заметив, что я их разглядываю, спросил:

— Разобрать можно, что ль?

— Ну почему... можно, — ответил я, для убедительности поднеся пару листочков к лицу.

Подцепив за столешницу, поставил стол. Положил кипой листы — вряд ли в хронологической последовательности.

— Дай лист, — протянул руку с пола.

— Прямо “дай”? Может, ты встанешь сначала?

Молчал с каменным спокойствием. На предложение мое не реагировал. Мол, это твоя уж забота, куда грешное мое тело приткнуть, главное — листы дай. Я поднял стул, улетевший почти к двери, поставил перед столом. На столешнице ерошились листы. Батю усадил. Он схватил верхний, поднес вплотную к глазам, как-то весело щурясь, разглядывал. Потом бросил его на стол, выхватил из середины. Тоже разглядывал минуты две, бросил. Повернувшись на стуле, весело смотрел на меня.

— Ты чего сочиняешь-то?

— Ну… — Я слегка застеснялся, решив, что он спрашивает про мои труды.

— Ни хрена ведь не разобрать, — кивнул на свои листки

Никакого страдания в его облике я при этом не ощутил. Словно он с какой-то мелкой оплошкой столкнулся, а не с концом всех дел. Наоборот, я в какой-то растерянности был, не зная, как и продолжить.

— Да-а-а, — произнес он, — придется…

Он задумчиво умолк. Неужели скажет — “это дело кончать”? Вот тогда энергия его действительно окажется неуправляемой, и уж покрутимся мы! Сейчас сила его в этих листочках, как жизнь Кощея в яйце, а вот ежели она вся на нас обрушится — тогда попоем!

— Васько надо звать, диктовать ему! — произнес он несколько сокрушенно. Единственное, что огорчало его сейчас, — что придется диктовать любимому ученику, не полностью, к сожалению, одобрявшему последние его открытия в области теории. “Нету полностью преданных, полностью разделяющих!” Вот что бесило его сейчас! Слабое слово — “огорчало”. “Бесило” — вот! Что у его ученика, тоже уже профессора, могут и свои быть дела — отцу даже в голову не приходило!

— Мыло дай! — сказал он резко.

По полной неожиданности — не понял его. Потом вспомнил, что “мылом” он грубо называет мою пенку для бритья с запахом флердоранжа.

— Ты что? Бриться решил? Третий час ночи!

Да-а-а, богатый сегодня день!

— А что — поздно, что ль?

…Если верить Маргарите Феликсовне — и врачам… то неизвестно, сколько раз он успеет еще побриться…

— Давай! — протянул ему новый цилиндрик “шейва”.

Нонна, переживая свое поведение, ходит на дожде под вспышками молний и скоро полностью смоет с себя вину. Отец, накрутивший душистую белую пену на щеки — счастлив, как Дед Мороз. Счастлив и я.

 

7