Однако этого было достаточно. Принцип “то ли он галоши украл, то ли у него галоши украли” в очередной раз сработал. Фамилия Розовского была произнесена — и привет! Таким “антисоветчикам” в Союзе писателей места нету, и товарищ Ильин, проявив присущую ему бдительность, тотчас поставил жирный крест на моей папке, не разбираясь в деталях. Что касается вдовы, то... Мария Александровна заботилась в первую очередь о памяти своего мужа. Ей было важно во что бы то ни стало вывести из-под удара себя и оставить Андрея Платонова в идеологической чистоте. Только в этом случае... Поэтому она говорила Ильину, что рукописи Платонова расходятся по Москве сами, что десятки людей приходят к ней домой, умоляют дать что-нибудь почитать... Потом ей очень трудно бывает — некоторые читатели рукописи не возвращают или держат у себя подолгу — может быть, и перепечатывают... Так что этот процесс невозможно контролировать. Не давать рукописи на чтение она не может — это было бы кощунством по отношению к памяти Платонова, да и профессиональным литераторам, критикам или ученым- литературоведам, которые сейчас пишут о Платонове диссертации, — как не дать?..
— Можете ли вы дать гарантию, Мария Александровна, что теперь эти рукописи не попадут на запад, в руки наших врагов, которые используют имя Платонова в борьбе с нами?
О, конечно, Мария Александровна такой гарантии дать не могла.
Вот почему Ильин заинтересовался вдруг неким Марком Розовским, занимавшимся несколько лет в арбузовской студии молодых драматургов. Теперь секретарь Союза писателей А. Н. Арбузов вынужден был участвовать в этом деле и что-то объяснять Ильину. Разговаривая с Арбузовым, я понял, что и он встревожен не на шутку: а вдруг действительно его студиец занимается черт знает чем... Я пытался убедить его, что никаких рукописей за рубеж не передавал. А самого гложет: неужели это какой-то смелый диссидент выкрал пьесы из БДТ моим именем, и теперь...
Еще и еще звоню Марии Александровне, выясняю все это — она явно смущена, что-то мекает в трубку... Но что с нее взять?.. У нее одна благородная задача в жизни, и она ее выполняет. Ей не важен я, моя судьба — лишь бы Платонова печатали. И ее можно понять. То есть, конечно, понять ее заявление с моей точки зрения, вообще с точки зрения человеческой не совсем возможно, однако, повторяю, у вдовы своя правда и своя благородная задача... Так что не будем осуждать Марию Александровну. Что поделаешь...
Будучи не в силах как-то повлиять на ситуацию, я решил не принимать никаких мер по своему спасению.
— Сходите к Ильину, — коротко, но деловито посоветовал мне Арбузов.
— А что я ему скажу? Буду доказывать, что я не верблюд?
Я не пошел к Ильину. Я чего-то ждал, чего — не знаю. У меня было чувство, что рано или поздно тайна сама раскроется. И вот — 1975 год. Я репетирую “Историю лошади” в БДТ. Неожиданно появляется взволнованная Дина Морисовна:
— Марк!.. Пьесы Платонова нашлись!
— Как? Где?
— У Георгия Александровича они лежали. В бывшем депутатском сейфе.
И последовал рассказ, по-своему тоже любопытный: депутатский сейф Гоги давно, много лет не разбирался и теперь, когда Гога уже не депутат, Дина Морисовна наконец решилась его разобрать, очистить... И — радость: среди многих бумаг и папок, во глубине не имеющих никакого отношения к театру залежей она наткнулась на пьесы Платонова!
— Как же они туда попали?
— Спросите не меня, спросите Георгия Александровича!
Итак, все вранье. И то, что приходил какой-то человек, и то, что Гога прочитал “одну” пьесу.
— Дина Морисовна, а как же человек, который пришел в проходную “от Марка Розовского”?
Пауза. Выразительный взгляд завлита.
— Марк, скажите спасибо: я нашла вам пьесы. Что вы еще от меня хотите?..
Вот это да! Вот это ответ!.. Я же должен ее благодарить!.. О, великое мастерство театральных людей лукавить, лгать прямо в глаза и при этом — любить человека, которого сейчас обманываешь, быть с ним в нежнейших дружбах, сохранять при любых обстоятельствах приветливость и расположенность, — что все это?
Я повернулся и ушел. Я, повторяю, в тот момент был “свой” человек для Дины Морисовны, я не мог горделиво взбрыкнуть, потому что ставил свой самый любимый, самый драгоценный спектакль в их театре. Я был целиком зависим от них. И я не мог, не имел права ссориться со своими
