прошу тебя, сын, не заражайся, пожалуйста, этим гнусным плебейством: не прослушивай и не просматривай по возможности то, что касается так называемых “светских хроник”. Скажу тебе по секрету (а уж моему личному опыту можешь довериться смело), скажу тебе, что все главные действующие лица светских хроник — все они по большей части больные, глубоко несчастные люди. Подумай, пожалуйста, разве мог бы человек, у которого на душе покой, которому известно, в чем настоящее счастье, — разве мог бы он потратить триста тысяч баксов только ради того, чтобы напоить и заставить обожраться кучу таких же больных, внутренне изуродованных людей? И разве это пение внутри бочки, — разве это может говорить о том, что перед нами вполне самодостаточный последователь кинизма? И разве можно сообщать об этом с таким холуйством, брызгать во все стороны счастливыми слюнями? Разве можно подавать это другим людям как пример того, как надо жить и к чему вообще нужно стремиться?
Вот ты, допустим, пишешь: “красивое лицо”, “гладкие ровные бедра”. Или что-то в этом роде... А теперь давай представим какой-нибудь живой манекен — то есть женщину, у которой кроме ее лица есть еще ее задница, ее силиконовые сиськи, ну и так далее. Представь себе, допустим, нашу великую киноактрису — Памелу Андерсен. Представь: наступило утро, новый день жизни на планете Земля; вот Памела Андерсен проснулась, вот она подошла к зеркалу… Ты просто не представляешь, с каким трепетом Памела Андерсен должна приближаться к зеркалу! Это же самый настоящий триллер! Потому что каждый новый день, каждый новый год Памела Андерсен должна находить на своем лице и на своем теле всякие нежелательные изменения. Каждая морщинка, каждая складка, каждое пятнышко — все это должно прямо- таки убивать Памелу Андерсен, все это должно причинять ей самые настоящие адские муки. И только поэтому Памела Андерсен быстро одевается, быстро едет в банк, быстро пробегает по всем своим любовникам и сожителям, нагребает достаточную сумму денег, едет к своему личному хирургу и закачивает под кожу еще один килограмм силикона. А для того, чтобы мысли и воспоминания о морщинах не давили на нее слишком сильно, Памела Андерсен вынуждена ежедневно устраивать всякие вечеринки, оргии, круизы, шопинги, и ей почти нельзя вылезать из потной постели, где ее должны охаживать двое, а то и сразу трое каких-нибудь ломовых грузчиков… Вот тебе, собственно, подноготная всех “светских хроник”. У всех этих людей одна болезнь: они страдают неправильной жизненной ориентацией.
Да, кстати, настоятельным образом прошу тебя, пока ты находишься в Париже, не показывайся в так называемых “английских кофейнях”: это самый настоящий притон для всех английских ничтожеств, равно как и для преступников, бежавших от ирландского и шотландского правосудия. Всячески остерегайся также разодетых и изысканных молодых людей, которые имеют наглость называть себя “графами” и “виконтами”: они подходят к тебе где-нибудь в театре и начинают утверждать, что с первого взгляда якобы почувствовали в тебе благородного человека, а посему они горят желанием ввести тебя в общество и познакомить с некими высокопоставленными дамами. Допустим, ты им доверился. Ты идешь с ними на какую-нибудь квартиру и видишь там раскрашенную и расфуфыренную проститутку, играющую в карты с самыми настоящими шулерами, которые довольно комично величают друг друга то “маркизами”, то “шевалье”.
Помни также, что, когда ты переберешься во Флоренцию, ты должен будешь как следует заняться итальянским, так как только флорентийцы говорят на самом чистом итальянском языке. Должен признаться, конечно, что их произношение совсем никуда не годится.
И еще, пожалуйста, прибереги для меня семена самых лучших дынь, какие тебе доведется есть. Высуши их и заверни в бумагу. И обязательно напиши сверху — в каком месте и в какой день ты их съел. Посылать мне их не надо: мистер Харт просто положит их к себе в карман и привезет.
Прощай и помни, пожалуйста, все, о чем я тебе говорил.
ПИСЬМО графу РОЧФОРДУ
Добрейшее время суток,
мой несравненный и наиподлейший негодяй!.. Хотел обратиться к тебе, помимо прочего, еще и так — “ваше чудачество на букву „мэ””, — но решил, что стиль Василия Шукшина в великосветской переписке — это как бы не совсем того.
Итак, что же вынудило меня писать тебе?.. Скажу откровенно, что сразу же после того, как это письмо было написано, я несколько раз тщательно вымыл руки… Я никогда до этого тебе не писал и все еще надеялся, что мне не придется до этого опуститься. Но, увы, мое терпение уже на пределе, и если бы ты сейчас не находился за сотни километров от меня, то я, пожалуй, просто и элементарно встретил бы тебя в подворотне и пронзил бы твою печень шпагой. Или, возможно, я — вот так, кондово — надел бы лайковую перчатку и разбил бы твою наимерзейшую харю в кровь!
Я уже прямо так и вижу твои расширенные мутные глазки и вопрос, который застыл на твоем вытянутом, как у хорька, лице: ты спрашиваешь меня: “За что?! Что я такого сделал?!”
Хорошо, если ты до сих пор пребываешь в таком приятном мнении, что ты какой-то там и чего-то венец, то я постараюсь тебя несколько отрезвить. Ты готов выслушать меня, мелкая, пакостная гнида? Так слушай же.
Во-первых, в то время как я, относя себя к разряду людей искусства, всегда держался того мнения, что искусство — это по большей части самоотречение, что творить — это значит взбираться к самым вершинам человеческого духа и это не всегда приятно и порой даже смертельно опасно, ты в это же самое время превратил занятие искусством во что-то быстрое, пустое и постыдное, как онанизм.
Для того чтобы превратиться в человека искусства (не знаю уж, что вообще тебя к этому двигало; может быть, расплывчатое ощущение престижа, которым многие из нас обманывались в юности?), — но дело в том, что для того, чтобы перейти в ранг так называемого человека искусства, ты поступил очень практично: ты закончил вуз и получил корочку, подтверждающую то, что ты действительно “человек искусства”. Конечно, на мой взгляд, это довольно-таки нелепо — это почти то же самое, как давать справку лошади о том, что она действительно лошадь. Но в твоем случае вообще получился самый настоящий вывих: тебе, тупорогому муфлону, выдали аттестат, где было написано, что ты “лошадь”. Но суть, конечно
