По праву “полочного” формата я позволю себе без долгих объяснений назвать стихотворения (новые, новые…), которые особенно мне полюбились; может быть, кто-нибудь прочитает их именно по моему следу. “Подъезжая к городу, видишь склады…” (тоскливая загадочность нашей “субурбии”), “Река” (своеобразнейший психологический параллелизм), “Даль с тенями лиловыми, милыми…” (эссенция нежнейшего лиризма), “Сад” (чудный воздушный памятник “серебряновечным” поэтам).
Я благодарна Александру Кушнеру за то, что в “Новом мире” (№ 1 этого года) он посвятил мне стихи на пререкаемую “божественную” тему. Но мысленно я “присваиваю” (без всяких, понятно, прав) стихотворение “На вашей стороне” — о том же, но мощно и наотмашь. Сегодня оно самое, должно быть, мне близкое.
Дмитрий Быков. Последнее время. Стихи. Поэмы. Баллады. М., “Вагриус”, 2006, 512 стр.
При переходе от поэтики Кушнера к Быкову болезненно сбивается дыхание. Не из-за поколенческой дистанции, иные ровесники Быкова преодолевают ее куда как плавно. А потому, что тут потребна полная перестройка артикуляционного чувства. На авторском вечере Кушнера лауреат премии “Поэт” сам читал стихи последнего времени, а давние — доверил декламировать Быкову. Тот прочел их с любовью —
Владимир Губайловский в заметке о “Последнем времени” (“Дружба народов”, 2007, № 1) задается вопросом: зачем вообще нужна Быкову поэзия? Ему, с успехом пишущему во всех возможных жанрах? Ответ доброжелателен к стихотворцу, но я бы поставила вопрос обратным образом: к чему
Обратите внимание на название книги — по обыкновению этого автора, играючи-серьезное. “Последнее время” — новейшее проживаемое время, и оно же, именуемое так по традиции, — эон, означенный первым пришествием не принятого миром Христа, с эсхатологическим и апокалиптическим вектором. “С тех пор, как в мир пришел распад, / Он стал единственным сюжетом. / Певцы, когда они не спят, / Поют единственно об этом”. Под “легкостью и звонкостью” (В. Губайловский) открывается отчаянная серьезность, в которую почти никто не верит. Трудно привыкнуть, что “куртуазный маньерист”, идиллический шут, сочинивший “Курсистку” и “Фантазию на темы русской классики”, на поверку — “непростой продукт не своей эпохи”. Что он обратит свою зашкаливающую избыточность (“О перечень, перечень, бич мой!”) в некий словесный аналог мирового хаоса, с которым нельзя ужиться, но и нельзя не смириться: “Ветер носит клочья дыма, бьется в окна, гнет кусты. Носит пачку с маркой „Прима” и газетные листы <…> и пластмассовые вилки, и присохшие куски, корки, косточки, обмылки, незашитые носки, отлетевшие подметки, оброненные рубли, тени, призраки, ошметки наших ползаний в пыли” (“Пригородная электричка”). Что он станет с точностью “Школы анналов” и со сновидческой зыбкостью портретировать эпоху за эпохой, начиная с “фен-де-сьекля” (“Ведь прощаем мы этот Содом…”) и “бель эпок” 1910-х (“Восьмая баллада”), через сталинское “тоталитарное лето” и брежневский предкатастрофический штиль (“Баллада об Индире Ганди”) — и кончая гротескными “Сумерками империи”. А то и вовсе будет грезить флуоресцентными картинками не прошлой, не будущей — всегдашней войны (“Прощание славянки”, “Мне приснилась война мировая”, поэма “Военный переворот”). Что свободу для себя, вечного “призывника”, примется искать в ирреальном выходе за пределы любой из этих историко-футурологических версий — в очистительной мистике вселенской грозы (“Вот теперь-то мы и увидим, кто чего может, / И чего кто стоит, и кто из нас вшивота”), в собственной надчеловеческой метаморфозе: “Так вот я, стало быть, какой! Два перепончатых крыла, с отливом бронзовым, — смотри: они мои! Драконий хвост, четыре лапы, гибкость змея, глаз орла, непробиваемая гладкость чешуи!” Словно джинн из фильма моего детства, вопивший: “Free! Free!”
Быков слишком умен — умом и опытом предшественников, — чтобы “позиционировать” себя в качестве романтического поэта. И все же никем иным он быть не может. Недурная проза — архивно- заготовочный чулан его поэзии. Поэзия же его — знаменательна.
Дмитрий Данилов. Дом десять. Повесть и рассказы. М., “Ракета”, 2006, 96 стр., с ил. (“ОсумБез”).
Если на фоне первых семи объектов моей “Книжной полки” восьмой репрезентирует племя относительно молодое, однако более чем знакомое, то почти ровесник Дм. Быкова, писатель (что-то останавливает сказать “прозаик”) Дмитрий Данилов, 1969 года рождения, может быть все еще причислен к племени не только младому, но и малознакомому. Книжка “Дом десять” подтолкнула меня на розыски, и в конце концов я идентифицировала персону Данилова с тем сетевым автором, которого сочувственно и выразительно охарактеризовал Сергей Костырко в своем прощальном “WWW-обозрении” (“Новый мир”, 2006, № 11). Прочитала рекомендованную обозревателем повесть (?) “Черный и зеленый” и была окончательно покорена.
“Черный и зеленый” (это чаи, торгуя которыми в розницу избывающий нужду повествователь превращается в терпеливого гида по Подмосковью) в 2004 и 2005 годах был представлен не только в Сети, но и на бумаге — в издательствах “Красный матрос” и “ОсумБез”, что, как выяснилось, означает “Осумасшедшившие безумцы” (sic!). Судя по “матросам” и “безумцам”, Данилова хотят маркировать как
