Новый Мир ( № 11 2007)

мира самому миру еще не коснулась его гладкой поверхности, не смутила, не затуманила.

“Слои” — это геофизический срез сегодняшних горных пород на стыке двух тектонических наслоений: с одной стороны — срез действительности, с другой — срез литературы.

Если гора не идет к Магомету, гора идет на хрен, сказал Денис Яцутко. Он употребил более крепкое словцо.

Горы литературы в книжных превратились в горы макулатуры. Литература последнего времени явно не достигает читателя. Она им совершенно не интересовалась. И добро бы не интересовалась и сидела сама с собой, высиживая себя, взращивая и лелея. Чтобы потом, может быть, явить миру нечто такое, от чего бы мы все обалдели. Так ведь нет. Литература явно навязывала себя, а когда ее отвергали, кричала о читательской необразованности.

И тогда читатель поступил так. Один — послал на хрен эту гору и чувствует себя прекрасно. В современном мире отлично можно прожить, не утруждая себя чтением такой заведомо бесполезной вещи, как литература художественная, в особенности — современная. Это занятие бывает не только тягостным, но и излишним. Пелевина тебе процитируют в блогах, как устаревший в прошлом году анекдот. А многое и не процитируют. Значит, не очень-то и хотелось, не шибко и надо было.

Другой же читатель встал со своего места и отправился — к литературе и в литературу. Массово. Собрался за царевной-лягушкой, а встретил просто лягушку. Шел в литературу, а вышел в Интернет. И осел в этом цветном болоте, чтобы встретить таких же читателей и писателей, как он сам. Умученных бессмыслицей событий. Не надеющихся (как вот наш Строгальщиков) прочитать о них в книге. Мы сами можем. Сами напишем. И прочтем друг друга в своем кругу.

И вот — Строгальщиков.

Кто таков? Из Тюмени, взрослый мужик. Дети, внуки. Писать начал “недавно”, под впечатлением посещения книжного магазина. Относительно недавно, конечно. Лет десять назад. Сам про себя говорит, что молодой писатель.

Виктору Строгальщикову — в чем и секрет — явно нравится сама “жизнь”. Со всеми ее в тающем снегу меховыми шапками, подъездами, собаками, обледенелой мостовой, вымирающими городами и всем тем, чего, как часто принято считать в кругу рафинированных романистов, не то чтобы не существует, но что не обладает таким уверенным пафосом существования, чтобы его необходимо было тащить в книгу. Прежде всего, действия многих современных романов происходят в мире гораздо более благоустроенном или вольно-невольно романтизированном воспоминаниями.

Поглядим, где протекают действия других теперешних наших романов.

Место действия, точнее, “локус” — не место в географическом смысле, а пространство виртуальных культурных смыслов, во многих современных романах это Америка (вспомним Дину Рубину — “На солнечной стороне улицы”, Вадима Месяца — “Правила Марко Поло”, Игоря Ефимова — “Неверная”).

“Темпора” — опять же, не времена, конечно, а сформированные во многом мировым кинематографом фантомные воспоминания о другой эпохе, прежде всего — о периоде кому Второй мировой, а кому и Великой Отечественной войны. Кто-то в “Живом журнале” высказался афористично: “Недавно понял, что главным событием моей жизни является Вторая мировая война”. Собственно, это справедливо в первую очередь потому, что она до сих пор еще не закончилась — ни в нашем отечественном, ни в мировом сознании, и это мы наблюдаем, глядя выпуски новостей. Укоренен в том времени одним из своих важных отростков роман Людмилы Улицкой “Даниэль Штайн, переводчик”. Либо это время детства, молодости. Естественно, советское время. Опять вспомним Дину Рубину, краем памяти — Василия Аксенова (он у нас числится по другому ведомству).

И, если отважиться на грани систематизации ввести недостающий компонент триады, важную роль играет морес — не Морас из романа “Побег куманики” Лены Элтанг, главный герой, меняющий имена, страны и едва ли не внешности, замотанный в плотные пеленки хитровышитого слога, а, конечно, хрестоматийно известные нравы .

“Изучаю нррравы”, — ответил один из героев Пруста на вопрос “что вы здесь делаете?”.

Нравы, зачастую обретающиеся в мире и вовсе несуществующем, хотя и делающем вид, что существует и существенен, — это, при всей реалистичности, заведомая фантастика, страшилки, антиутопии, часто надуманные, порой с детективной составляющей. Тут и “Тик” Алексея Евдокимова, и “Человек, который знал всё” Игоря Сахновского, и “Синдром феникса” Алексея Слаповского, и “Ампир V” Виктора Пелевина, и “ЖД” Дмитрия Быкова. Таких романов в нашем теперешнем литературном контексте, по ощущению, больше всего. При всех различиях, есть многое, что позволяет перечислить их через запятую. На мой взгляд, это прежде всего игровой момент, причем, возможно, даже не игровой, а понарошечный, задающий с первых страниц подмигивающий контекст. Подмигивание — всем: “понимающему читателю”, незримому менеджеру тех самых книжных магазинов, лежать в которых своей книжкой и побрезгуешь, конечно, будучи “писателем серьезным”, — а хочется. И отсылки к массовой культуре с тоном заведомого превосходства над нею, и попытки, не всегда успешные (серьезным писателям недосуг заниматься такой мелочью, как сюжет, — он должен сам выстроиться как-нибудь), завернуть крученую историю.