День за днем. Заседания Думы, выстрелы в подъезде, денежные махинации. Столовая со стариками, напряженными и принаряженными по случаю праздника, где банкир Кротов устраивает — сам уже не рад, что поддался уговорам, — благотворительный обед со смотром художественной самодеятельности. Объяснение своей неспособности уйти от жены, которое произносит один из героев: он не хочет при любовнице ходить в туалет. Девки в бане. Дети в деревне едят свиной корм. Выборы. Бильярд. Эксперты, журналисты, пиар-технологи, всякой твари по паре. Снег, лед, ветер. Та реальность, о которой и хотелось бы забыть. Реальность, которая и так, при известном желании и умелой расфокусировке взгляда, может не восприниматься как реальность. Зачем, казалось бы, принимать ее в расчет, ведь Москва дышит совсем не этим, совсем не то обещает, не туда манит?
Василина Орлова.
*
Чужой порядок. Родимый хаос. Смутная надежда
Виктор Строгальщиков. Стыд. Роман. М., “Эпоха”, 2006, 448 стр.
Как удалось написать такую книгу, я все никак не пойму. Понимаю, как получилось снять три “слоя” с политико-экономического режима 90-х годов в нашем отечестве — на примере сибирской нефтянки. По крайней мере прецедентом в высокопробной литературе можно счесть “Всю королевскую рать” Р.-П. Уоррена — и триллер, и правда о скрытых пружинах денег и власти, и некартонные страсти человеческие. Там, кстати, тоже все пропущено через человека из мира прессы…
Но вот “Стыд” (первая и по убедительной силе, пожалуй, лучшая часть этого романа, “Край”, издана еще четыре года назад) решает задачу удвоенной сложности. В аннотации к прежнему изданию “Край” называют антиутопией и сравнивают с творениями Оруэлла и Хаксли. Но сравнение не работает. Миры тех двух намеренно условны и при всей осязаемости — и способности возбуждать волнение за судьбу героев — сконструированы исключительно усилием идееносного воображения. Мир “Края” и “Стыда” — наш нынешний мир, люди в нем — наши люди, мотивы их поведения, их речь, их душа — все родное, хорошо оно или дурно; а между тем события совершаются в “альтернативной” России, которой (уже? или все-таки пока?) быть не может. И так это опытно-знакомое, человечное, напомненное и обнаженное даром бытописателя-психолога пригнано к, казалось бы, невозможному и неприемлемому для рассудка, что нет ни малейшего зазора между тем и другим.
Вот превосходная сцена — “обмен опытом” локальных войн между двумя солдатами удачи, закончившийся плачевно для одного из них. Длинная выписка не заменит этих трех-четырех страниц, но даст о них представление.
“Водитель Саша закурил без спроса и принялся рассказывать про девяносто второй год и Приднестровье, когда он был совсем еще пацан, прибился к казакам, у них окопы были в Дубоссарах в частном секторе, и по садам было до черта всяческой черешни, они бегали туда, и по ним стреляли, а жили в гостинице „Аист” с хохлами из группы Торчинского. <...> Да нет, Корчинского, поправил Николай. Выходит, и ты?.. Да, выходит… <…> А в Чечне побывал? Побывал… Ну ты даешь, брательник! Ты посмотри, как жизнь людей-то сводит, да… И где там? Блин, не верю! — Под Бамутом? — Водитель Саша даже приналег на стол, заглядывая снизу в лицо Николаю. — Это вы были под Бамутом, — сказал Николай, а мы в Бамуте были. <…>”
“ —Вас сколько человек в Бамуте было? Семьдесят шесть. <…> Да ну тебя на хрен! Почти три месяца боев, а ты — семьдесят шесть! <...> Видал атаку „витязей”? А то же: шли, как каппелевцы… Да, наши парни умирать умеют… А что ж вы их не берегли? У вас ведь как всегда было: сначала пацаны- шестимесячники, потом „годки”, потом уж вы, контрактники. Ну не всегда так было, не шизди, Мыкола. При мне — всегда, Сашок, и танки у вас без активной брони: почему? Мы в первый же день два Т-80 из „фагота” завалили, потому что голые шли, без „активки”. А потому, твою мать, что машины с “активкой” у нас, глядь, штабы охраняют, понял? <...> Ты русского солдата не лажай! А кто лажает? Кто лажает?.. Ты у меня смотри, Мыкола. А что смотреть, я правду говорю. Чё, гад, не любишь русских?”
Эта хмельная беседа (где реплики мудро даны “в подбор”, ибо у них, стрелявших друг в друга если не в Молдавии, то в Чечне, и опыт общий, и язык, и даже неразличимо общая память — о фильме “Чапаев” с каппелевцами), — беседа эта кончается гибелью русского от руки хохла. Что и говорить, “подслушана” она фонографическим ухом мастера-реалиста. Но где же свела судьба за одним столом украинца и русского — все еще вооруженных и готовых продолжать каждый свою войну? Где это происходит? На границе юго- западной Сибири и “бывшего” Казахстана, близ Транссиба, в отбитой у моджахедов деревне Казанлык, куда водитель Саша вошел вместе с партизанским отрядом, а украинец Николай, пришедший с моджахедами, теперь прячется в избе у свойственника-старосты. Таковы-то обстоятельства, которые автор принуждает нас принять как само собой разумеющиеся.
Напомню эти “фантастические” обстоятельства, до меня уже, кажется, описанные критиками.
Итак, Россия теперь не федерация, а конфедерация республик и краев (с утерей Дальнего Востока, а Чечню
