стихотворением „серьезным” и эпиграммой, текстами, написанными „на случай”, как это было привычно раньше. Давыдов отказывается признавать одни тексты ценнее или „серьезнее” других. Поэтому у Давыдова общий мессидж, общий смысл, который автор желает донести до читателя, свободно распределен по всем текстам, вне зависимости от их интонационной или формальной окраски. <...> Столь новое для поэта отношение к собственным текстам и собственному „образу поэта” в целом, собственному „телу” выделяет Давыдова из среды обоих поколений литературного контекста в России, между которыми он волей случая оказался. Для поэтов старших по отношению к нему вполне характерно деление на
Олег Рогов. Пелевин. Сорок пять. 22.11. Для прозаика сорок пять лет не возраст. Пелевин подошел к полукруглой дате сформировавшимся и, что немаловажно, успешным автором. — “Взгляд”, 2007, 22 ноября <http://www.vz.ru>.
“Почему-то считалось, что искомое отражение [времени] может быть воплощено исключительно средствами и приемами сугубо реалистической прозы. Это сейчас мы уже можем удивляться фантомности этого стереотипа, а до Пелевина такое утверждение было непререкаемым и бесспорным. Во многом такое представление шло, конечно, от афористического высказывания Стендаля, что роман — это зеркало, с которым писатель идет по дороге. Реалисты таскали по большакам трюмо, юмористы пускали зайчиков по бульварам, дамская проза ограничивалась зеркальной пудреницей, модернисты предпочитали отражение в отражении, постмодерн пялился на зеркальные витрины. Зеркало, с которым бродит Пелевин, сродни направлению в фотографии, когда снимок делается, не глядя на дисплей или в видоискатель, рука с аппаратом выкидывается в произвольном направлении и палец нажимает на спуск. Что получилось — всегда загадка для фотографа. Но на эти снимки попадают детали, которые ускользнули бы при обычной художественной фотосъемке”.
Александр Самоваров. Его Величество Народ. — “АПН”, 2007, 16 ноября <http://www.apn.ru>.
“Мы же понимаем, что когда делят добро, то делят среди россиян, и национальность тут роли не играет. Точнее, не играет роли
Андрей Сен-Сеньков. “Поэзия сегодня просто сногсшибательно разнообразна, интересна и непредсказуема”. Беседу вел Захар Прилепин. — “АПН — Нижний Новгород”, 2007, 13 ноября <http://www.apn-nn.ru>.
“Главная книга жизни (в 40 лет понимаю ясно) „Кондуит и Швамбрания” Кассиля. В общем, все мои книги — это такой бесконечно-неудачный апгрейд Швамбрании. Из поэзии — навсегда Мандельштам. Вот действительно, удивление не ослабевает…”
“Лучшие критические заметки о поэзии пишут сами поэты. Похожее было 100 лет назад с художниками. При отсутствии вменяемых критиков они сами стали писать. И получилось. И у нас получается”.
“Проблема была, есть и будет одна — плохой текст. Сопротивление его жуткому появлению на свет — единственная цель и задача. Все остальное — золотое напыление”.
Сергей Соловьев. Метафизика чтения. — “Русский Журнал”, 2007, 6 ноября <http://www.russ.ru/culture>.
“Не мужчина и женщина находят друг друга, а две библиотеки вступают в связь — случайными строчками, с детства нашептывающими судьбу, закладками, пометками на полях. И драма близости или разночтения чувств разыгрывается не между ними, а в непроглядном сплетении библиографий”.
Аза Тахо-Годи. “Самым главным для меня всегда было то, что я — учу...” Беседовала Наталья Иванова- Гладильщикова. — “Русский Журнал”, 2007, 15 ноября <http://www.russ.ru/culture>.
“Для души у меня — поэзия символистов и тех, кто был предсимволистами. Тютчев, например. Между прочим, он очень хорошо понимал античность и Древний мир. Он писал в стихотворении „Цицерон”, как „оратор римский” „застигнут ночью Рима был”. Это о конце античности. Видимо, для Тютчева „ночь Рима” как-то соединялась с трудными путями России. <…> Времена-то наступали последние... Поэзия Тютчева мне очень близка. Потом — Иннокентий Анненский”.
“Вы имеете в виду стихотворение „Бессонница, Гомер, тугие паруса...”? Я спокойно отношусь к этому поэту”.
“Ну, Пелевина, конечно, не читаю
