“Ножи в курах” Дэвида Хэрроуэра. Театр-студия “Человек”. Режиссер Гирт Эцис. Премьера 21 февраля 2008 года.
Крошечный театр-студия “Человек” в Скатертном переулке всегда, еще с предперестроечных лет, когда он возник благодаря Людмиле Рошкован, был средоточием художественного авангарда, умного, непростого искусства. Его жизнь сегодня не такая интенсивная и заметная, как хотелось бы, но всякий раз “Человек” выдает новые интересные сценические идеи.
Постановка британской пьесы Дэвида Хэрроуэра “Ножи в курах” — едва ли политкорректное дело, учитывая позорный разгон Британского совета в России. Это была последняя из огромного списка пьес, переведенных на гранты Британского совета, тем самым внедренная в репертуар российских театров. И факт
безотрадный — без поддержки национальных культурных институтов переводческая деятельность в области текстов для сцены будет осуществляться только в поле коммерческого театра. У нас, без поддержки этих институтов, не существует переводческой воли к обновлению репертуара, к розыску новых имен и распространению новых драматургических идей в российской театральной среде. Переводчик пьес для театра еще более закабален требованиями конъюнктуры, чем артист, критик или режиссер. Без необходимого рычага мы теряем одну из важнейших жил, связывающих нас с европейской сценой, и еще более замыкаемся в уже становящейся для нас привычной культурной изоляции.
Эту современную пьесу Хэрроуэра поставил Гирт Эцис, латыш, чей актерский опыт включает длительную работу с гением прибалтийского театра Алвисом Херманисом, а режиссерский — удачную постановку в Латвии пьесы Владимира Сорокина “Dostoevsky-trip”. В Москве Гирт Эцис окончил режиссерскую магистратуру Центра им. Вс. Мейерхольда и Школы-студии МХТ и успешно дебютировал постановкой в театре-студии “Человек”.
“Ножи в курах” — притчеобразная пьеса, красиво, изящно написанная прерывистыми строчками, похожими на белый стих. Ее мифологическое пространство вневременной британской деревни, где нет никакой привязки к конкретным событиям, вехам истории или столетиям, режиссер Гирт Эцис переносит, что естественно, в глухой латышский хутор — также вне времени и пространства. Над головами зрителя висит колоссальный мельничный жернов, вот озерцо, вот солома, вот кровля хаты. На сцене — вечерний сумрак деревни. Свет приглушенный, таинственный, сизый — персонажи, как на картинах Рембрандта и Караваджо, словно светятся изнутри, хотя вовсе не святы и не добродетельны. Разыгрывается любовный треугольник: крестьянка (Милена Цховреба) в тисках любовной горячки — столь сильной, сколько вообще может быть сильна природная сила, живущая в нас. Муж-фермер (Константин Котляров), живущий больше в обществе своих лошадей, чем супруги, и мельник (Александр Фарбер), местный интеллигент, непроизвольно затягивающий женщину в новый прекрасный мир воли и интеллекта, магического верчения мельничного круга и упаднической философии, где труд мельника —
нечто вроде масонского заговора. Женщина пленяется новым миром, который
показывает ей мужчина-мистик, и погибает в своей неразгаданной страсти вместе со всеми героями пьесы.
Прибалтийская режиссура пленяет нас языческой игрой со стихиями — у них эта методика управления “материалами природы” получается необычайно естественной и манящей. Льется вода, женщина перебирает руками льющиеся струи, ласкающие волнующимися зайчиками ее наклоненное к воде лицо, сухо, четко, как пули, пересыпается зерно, крутится жернов, шуршит земля, ветер шерстит солому. Пьеса начинается с поэтической картинки деревни, от которой женщину воротит. “Ты как поле, — говорит ей муж-лошадник. — Поле, которое нужно засеять”. Его идея брака — это совместное ведение хозяйства и разделение труда. Мельник показывает ей ее же словно в зеркале — женщину как женщину, а не как поле; как существо вне утилитарных надобностей. В женщине загорается огонек любви — и сухому мерному звуку пересыпающихся зерен она вторит мерными ударами себя в грудь, как бы восстанавливая метафору Ходасевича “путем зерна”. Бормочущий колдун-мельник, мельник-отшельник в очочках говорит и цинично, и путано, и красиво: “Деревня — это смерть”.