Религии откровения, в отличие от естественных религий, рассматривают мироздание не как ряд отдельных мест и землю — не как ряд отдельных «земель», с которыми обитающие на них народы кровно связаны и вольны там делать, что сочтут нужным, — потому что это не отзовется на других «землях» (что и объясняет безусловную толерантность язычников). Для религий откровения — и именно поэтому они становятся мировыми религиями — мы все находимся в пределах единой земли, единого мироздания. Мы все плывем на одном корабле. Различаются религии откровения тем, каким корабль сей видится их последователям.
Корабль мусульман — это именно корабль, и они призваны обеспечить его постоянный и правильный ход, что определяет жесткую подчиненность индивида задачам рода (задачам воспроизводства и воспитания команды корабля), определяет высокую ценность родовой деятельности. Здесь нет представления о грехопадении человека, о поврежденности творения, человек находится внутри именно того мира, который сотворил Аллах, и этот мир он должен сохранять неповрежденным, идущим правильным курсом и защищать от «неверных», пытающихся его испортить. Ригоризм и экстремизм ислама вполне объясняются простой аналогией — а как еще себя вести с теми, кто прокручивает дырки в днище общего судна или играет с рулем?
Буддизм также видит мир как единый корабль человечества — но это корабль горящий. Задача буддизма — вывести всех за пределы мироздания, с горящего корабля, «даже если на нем никого нет». Бодхисатвы вновь и вновь возвращаются от предела нирваны, входят в область рождений и смертей, что бы протянуть бесчисленные руки страдающим, «даже если никто не страдает».
Христиане тоже плывут на едином корабле. Но дело в том, что их корабль — это не корабль вовсе, а рухнувший самолет (именно в этом суть догмата о грехопадении). Соответственно, их задача — не продолжать сколь угодно долго плавание на не очень подходящем для этого предмете, но — починить самолет, восстановить его первоначальную функцию, иными словами — преобразить мироздание посредством преображения самих себя. С самого начала христианства христиане ожидали немедленного конца времен, второго пришествия Христова и преображения мироздания. Но среди христиан, очевидно, оказалось недостаточно христиан. И потекло время, за которое должно было восполниться число. Вот единственное обоснование чадородия христианина: если ты сам не стал христианином, то, может, кому-то из твоих потомков это удастся. По сути, это просто перекладывание в очередной раз не выполненной задачи на плечи следующего поколения... Но даже и здесь странно брать числом, а не уменьем. Все же представляется, что достойнее попытаться воспитать христианина (что, впрочем, представляет собой головокружительное и рискованное предприятие без всяких гарантий), чем надеяться, что среди многих тобой рожденных кто-то сам собой15 в него воспитается.
В романе «Братья Карамазовы» в главе «Кана Галилейская» Достоевский показал, как этот две тысячи лет назад состоявшийся брачный пир, сохраняя всю свою реальность в качестве праздника соединения одной пары, преображается в вечности в праздник соединения Жениха-Христа с каждой вновь прибывшей невестой-душой и со всем единым человечеством. Если нам удастся сделать свой христианский брак не будничным «уединением пары от всех», но местом, где любая ищущая и тоскующая душа сможет встретиться с Женихом-Христом16, — возможно, и у него будет шанс прорасти в вечность.
1 Широко известный факт, что еврейское «цела», переводимое в русском тексте словом «ребро», означает также «бок, сторона». В греческом переводе — nXevpd — бок, особенно во мн. ч. — бока, ребра, вообще же — бок, сторона, крыло (войска).
2 Заметим здесь, что эти слова, иногда воспринимаемые как заповедь человеку от Бога, произносятся не Богом вовсе, а самим человеком, то есть они — не заповедь, ему данная, но его собственная рефлексия над своим новым состоянием.
3 Например: «Верующий в Него не судится, а неверующий уже осужден» (Ин. 3: 18) — не «когда-то», а в тот момент, как их разделили вера и неверие, верующий становится сыном воскресения, а не уверовавший — сыном тления, то есть сыном века сего (во всяком случае до тех пор, пока «ум не переменится»). С этого момента они начинают существовать по разным онтологическим типам. Вот еще одно (из многих и многих) очевидное противопоставление «друзей Божиих» и «друзей мира» (то есть «века сего», «преходящего образа»): «Прелюбодеи и прелюбодейцы! не знаете ли, что дружба с миром есть вражда против Бога? Итак, кто хочет быть другом миру, тот становится врагом Богу» (Иак. 4: 4).
4 Об этом см., например, работу о. Павла Флоренского «Анализ пространственное -ти <и времени> в художественно-изобразительных произведениях», особенно главу 4 «Время и пространство», в издании: Флоренский Павел, свящ. Собрание сочинений. Статьи и исследования по истории и философии искусства и археологии. М., 2000.
5 «Тело же не для блуда, но для Господа, и Господь для тела. Бог воскресил Госпо да, воскресит и нас силою своею. Разве не знаете, что тела ваши суть члены Христовы? Итак отниму ли члены у Христа, чтобы сделать их членами блудницы? Да не будет! Или не знаете, что совокупляющийся с блудницею становится одно тело с нею? ибо сказано: два будут одна плоть. А соединяющийся с Господом есть один дух с Господом. <...> Не знаете ли, что тела ваши суть храм живущего в вас Святого Духа, Которого имеете вы от Бога, и вы не свои? Ибо вы куплены дорогою ценою» (1 Кор. 6: 13 — 20).
6 «Я вам сказываю, братия: время уже коротко, так что имеющие жен должны быть, как не имеющие <...>; ибо проходит образ мира сего. А я хочу, чтобы вы были без забот. Неженатый заботится о Господнем, как угодить Господу; а женатый заботится о мирском, как угодить жене. Есть
