О письме Алигер ко мне сказал: до сердца ей Ваше слово не дошло.
“Я к Вашему делу этому отношусь как к своему”19.
Вчера он целый день провел в Союзе у Воронкова. С Твардовским. Оказывается, это — “левая” Секретариата: Воронков, Сартаков20 и Твардовский. И они “хотят ему помочь”. Все-таки все вымогали у него документ против Запада, даже Твардовский. Он опять отказался. И Твардовский хотел от Воронкова получить разрешение печатать “Раковый корпус”... И они с Твардовским прошагали в “Новый мир” и Твардовский велел сдавать в набор 8 глав “Ракового корпуса”!
Солженицын собирается торговаться за 11.
22/XII 67. Не пришлось торговаться за 11 — чудеса в решете! — посылают в набор всё! А первых глав уже была верстка!
И сборник он сдает в “Советский писатель” через Твардовского, который напишет предисловие... Ал. Ис. включил туда и “Правую кисть”, и “Крохотки” — воображаю морды Карповой и Лесючевского21!
2/I 68. Под плохими чарами начинается год…
И на главном направлении плохо: в “Новом мире” “Раковый корпус” отложен.
25 января 68 г. И — этак с неделю назад — три дня пробыл классик. Опять это лицо: прямое, со сжатыми губами, сама прямота и правота, а потому и власть. Дела с печатаньем плохи. Федин провел на Секретариате решение НЕ печатать, пока он не опровергнет свое письмо.
15/III 68. Классик вернулся из Ленинграда замученный и гриппозный. Один день жил в Переделкине. Москву он не выносит совсем, т. е. сутолоку, а на даче сразу распрямляется. Но сегодня пробыл день в Москве и опять вечером был больной, свалился в 11 ч. спать.
Так хочется ему здоровья, силы, счастья — сил, сил, сил.
13/IV 68. Тревога.
Накануне отъезда к себе в скворечник Ал. Ис. виделся с Александром Трифоновичем. Пересказывал разговор с ним (как Федин кинулся ему на шею). Уехал — и Твардовский сразу начал его разыскивать по срочнейшему, наиважнейшему делу. Вероника22 дала телеграмму в Рязань. Его там нет. Оттуда приехала, узнавать что и как, Наталья Алексеевна. И пришла к нам.
Круглая головка, круглые плечи, округлые руки, хорошенькое личико, голубенькие глазки. И в противоположность этой круглости — резкие движения, резкий голос, обрывистость речи. Раздевается в передней рывками, уходя — натягивает перчатки угрожающе. Других недослушивает и сама говорит восклицательно и без большой связи. Очень возбуждена.
Разумеется, время тревожное и есть основания для страха за лучшую голову в России.
Но в ее возбуждении и тревоге что-то устойчивое, постоянное, не сегодняшнее.
Она вошла со словами:
— Не скрывайте от меня ничего.
А нам скрывать нечего. Мы сами ничего не знаем, кроме того, что погода плохая.
Она пошла звонить откуда-то Твардовскому и потом позвонила нам:
— Шеф сказал, что никогда еще не было Ал. Ис-чу так необходимо приехать, как теперь. Ничего не объяснил: “Разговор не телефонный”.
Значит, изобретено для него что-то самое плохое. Что?
19/IV 68. Был Ал. Ис. В самый разгар моей плохости. Внезапно приехал.
Оказывается, Supplement к Times’у23 напечатал отрывки из “Ракового корпуса”.
