Шапочка дышит мне в спину.
— Шапочка, я на кладбище, — говорю ему. — Ты со мной?
— Что? — отвечает Шапочка и на шаг отступает.
— Приглядел бы лучше за коровами. Как забредут в огороды — и мне, и тебе достанется на орехи.
— Что? — отвечает Шапочка и на шаг приближается.
— А ты не боишься ходить на кладбище, Шапочка?
Шапочка не знает, что сказать. Выбирает между “Что?” и “Не боюсь”. Наконец отвечает:
— Не боюсь. Чего мне бояться. Когда умру, буду здесь лежать.
— Может, и не будешь. К тому времени, когда ты умрешь, на этом кладбище уже не останется места для твоей могилы.
— Почему это не останется? — обижается Шапочка и убегает куда-то за кусты.
Когда Шапочкина мама в очередной раз сбежала с любовником в Одессу, Шапочка пошел на Беремянский пруд, заплыл на два метра от берега и утонул. В воде его поймала болезнь.
— Шапочка, — говорили ему ангелы у небесных ворот, — зачем ты пошел купаться на Беремянский пруд? Ты же знаешь, что в воде тебя хватает твоя болезнь.
— Что? — ответил Шапочка.
— Смотри, Шапочка, это тебе не интернат. Отсюда не сбежишь.
Шапочка не знал, что сказать. Выбирал между “Что?” и “Захочу и сбегу!”. Наконец ответил:
— Захочу и сбегу!
7
Некоторые груши лучше не рвать, они растут прямо на могилах, большие и сочные, похожие на человеческие черепа. Но я не суеверна и с удовольствием съем несколько десятков.
Вдруг вижу: стоит Люба Вулан рядом со своим нормальным младшим братом.
— Полезай на грушу, — велит Любе брат.
Люба хохочет и пытается поцеловать брата в лоб.
— Полезай на грушу, кому сказал!
Люба лезет на дерево. Прямо под грушей — могила Васильовского, отца трех рыжеволосых чертенят. Васильовский говорит Любе:
— Люба, не надо тебе на грушу, вот ты когда-то влезла на черешню — и что потом было?
— Быстрее-быстрее, — подгоняет Любу брат.
Люба добралась до первой толстой ветви и смеется.
— Выше лезь, — приказывает брат.
— Не нужно, Люба, — настаивает Васильовский, — твой брат дурной человек. Он хочет твоей смерти или смерти твоего ребенка, которого ты носишь в себе.
Люба влезла выше. Она повисла надо всеми нами и улыбается. Подол ее юбки задрался, и я вижу, что она тоже без трусов.
— А теперь прыгай, Люба! — кричит брат. — Прыгай на землю!
