Успокойся, шепчет зима, я тебя не покину.
Успокойся, шепчет зима, я иду по пятам,
я несу с собой пустоту, белизну и холод:
облака, хитоны и крылья. Так это будет там,
где мечом архангела мир на куски расколот.
Где играет труба над заснеженной степью, там
каждый сам по себе, не всем же сбиваться в стаю!
Ничему уже не научишься. Но книги стоят по местам.
Что ж, еще посижу, на прощание — полистаю.
* *
*
Молчание на три голоса, как сельский церковный хор.
Деревья обледенели и сияют в свете луны.
Извне — увещевание, изнутри — укор.
Спасенье и гибель равноудалены.
Данте прав. От нас отошли и милость и суд.
С двустволкой в руках и равнодушием на лице
Охотник глядит на снег — чьи следы и куда ведут
И что там в конце, кто в терновом венце?
* *
*
Губка небытия пропитана темным смыслом.
Сухая краюха времени рассыпается под руками.
А в песнях — все те же казаки, да девушка с коромыслом,
красавица-ведьма и соколик под облаками,
вот речка течет, и вербы стоят, и осина,
вот Слово плывет по реке, что старый човен.
Воет старуха мать, на войну провожая сына:
не ровен час — убьют, а час и вправду — не ровен.
Нагнувшись, девки по полю идут с серпами,
вяжут жито в снопы, прислоняют снопы друг к другу.
