— Вот и вся ваша течь.
На это капитан сказал:
— А через час здесь появится еще одна капля…
— Ну, знаете, — отвечал Крылов, — эта течь не для кораблестроителя, а для гинеколога…
Мне запомнился анекдот времен Гражданской войны, Ардов иногда его рассказывал. Некая барыня, которая лишилась прислуги и принуждена была сама покупать провизию, говорит, вернувшись с
базара:
— Я сегодня купила рыбу. Эти люди, которые мне ее продали, были какие-то странные… Они все называли именем падшей женщины… Они мне говорили: “Покупай, падшая женщина, эту рыбу… Это, падшая женщина, свежая рыба… Вчера, падшая женщина, море было очень бурным… Но мы, падшая женщина, поймали для тебя, падшая женщина, эту рыбу…”
У Ардова был такой знакомый — Борис Львович Израилевский, он служил дирижером в Художественном театре. (В “Театральном романе” Михаила Булгакова этот человек выведен под фамилией Романус.)
Одним из отличий Художественного театра от прочих было отсутствие “ямы” для оркестра. Музыканты располагаются в одном из “карманов”, в помещении, которое находится сбоку от сцены.
Поскольку этот общедоступный театр мыслился как заведение демократическое, там не было императорской ложи. (Впрочем, полагаю, августейшие особы туда и не стремились.)
А вот “товарищ Сталин” спектакли в Камергерском регулярно посещал, а потому там пришлось оборудовать “правительственную ложу” и при ней, разумеется, ватерклозет. Делалось это “ударными темпами”,
и канализационные трубы пришлось провести через тот самый “карман”, где играет оркестр.
В Москве об этом заговорили, и тут Ардов встретился с Израилевским.
— Говорят, — сказал мой отец, — у вас в оркестре появились новые инструменты?
— Какие еще новые инструменты? — удивился дирижер.
— Фановые трубы, — ответствовал ему Ардов.
И еще на ту же тему. В послевоенные годы в Малом театре был осуществлен грандиозный ремонт. И разумеется, была обустроена ложа для Сталина. Но мало того: там оборудовали специальный лифт, который должен был доставлять “первого зрителя страны” непосредственно в ложу.
Как только театр открылся после ремонта, Сталин прибыл на спектакль. Он вошел в кабину, нажал кнопку… Лифт двинулся вверх, но, не миновав второго этажа, застрял… Механики ринулись устранять поломку, а Сталин молча стоял в кабине. Притом его торс возвышался над уровнем второго этажа, как некое изваяние. Директор Малого театра встал на четвереньки (чтобы не возвышаться над властелином!) и, не помня себя от ужаса, бормотал:
— Иосиф Виссарионович… Иосиф Виссарионович… Сейчас все будет в порядке… Они уже пошли… Они сейчас все починят…
Но застрявший лифт оказался лишь первым актом трагикомедии. Сталин вышел из кабины, спектакль начался… Прошло первое действие, и наступил антракт. В помещении при ложе, на столе, покрытом белой скатертью, были пирожные, фрукты и напитки… Вождь съел мандарин, выпил стакан лимонада, после чего директор театра осведомился:
— Разрешите начать второе действие?
Ответ был утвердительный.
