минут.
Илья медленно вел свой отряд через болото, осторожно идя вслед за проводником, который ощупывал длинным шестом грунт. Дорога, если ее можно назвать так, шла через заброшенную гать, которой не пользовались уже много лет. Местами, погружаясь в липкую болотную жижу по горло, они шли уже больше часа, неся над головой огнестрельное оружие и пороховые заряды. Тишину нарушало кваканье лягушек и редкие крики птиц, которым вторжение ночных гостей в их родное болото было не по нраву. Впереди уже были видны осины, сначала редкие, но постепенно перерастающие в лес. Проводник остановился и поднял руку. Илья сразу по цепи передал команду стоп. С права от Ильи раздался сильный шум, и из жижи стали выходить пузыри болотного газа. Проводник тыкал вокруг себя трехметровым осиновым шестом. Жердина уходила полностью в глубь болота не находя опоры.
– Не знаю, что делать Воевода-батюшка, нет дороги, – перекрестившись, обратился он к Илье, – не пускает нас вперед Водяной, сердится, что мы ночью его потревожили, видно лежка у него здесь в этом омуте. По этой дороге, как стали люди пропадать, ходить перестали. Построили новую гать, которую сейчас ремонтируют. Я здесь почитай годков шесть не ходил, может, сбился, а может хозяин болота водит, будь ему неладно.
Проводник опять перекрестился. Снова на поверхность стал выходить болотный газ. Илья задумался, не зная, что делать и прервав затянувшуюся паузу, снова обратился к проводнику.
– Может, как нибудь переберемся, вон берег уже видно?
– Нет. Не даст пройти Водяной, все здесь сгинем. Вы стойте на своих местах, да смотрите, не двигайтесь, здесь шаг в сторону, сразу утопнешь, а я пока вернусь назад, может, найду оборвавшуюся тропу.
Он, осторожно обойдя дружинников, прошел метров тридцать, везде попутно щупая шестом дорогу. Стоя в болотной жиже, Илья почувствовал холод. Тело начала бить мелкая дрожь, руки, поднятые над головой, затекли. Минут через двадцать проводник все-таки нашел дорогу, и они возобновили путь. Выйдя на берег, сделали привал. Илья посмотрел на звезды.
– Судя по их расположению, – подумал он, – сейчас половина второго ночи. Светает в начале пятого, можно дать еще людям минут тридцать отдохнуть и в путь. Нужно найти еще удобную позицию.
Лагерь разбойников, ни кем не охраняемый, представлял собою жалкое зрелище. У потухших костров спало около двух сотен человек. Элементарные полевые укрепления отсутствовали. Несколько часовых по периметру, не успели досмотреть свой последний сон, так как были сняты заранее посланной Ильей группой. Чувствовалось, что лиходеи не ожидали атаки на свой лагерь. Илья принял решение не использовать в начале схватки огнестрельное оружие. Разделив своих людей на две части, по его команде они накинулись на спящий лагерь и начали резать ни чего не понимающих с спросонья людей. Через сорок минут все было кончено. Практически не оказывая ни какого сопротивления, безоружные люди вскакивали с земли и гибли под ударами клинков. Разбойники криками молили о пощаде, метались по лагерю и падали замертво. Дружинники, вырвавшихся из кольца, не преследовали, добивали раненных.
Рассвет озарил панораму ночного сражения. В лучах утреннего света на поле боя, залитом кровью, осталось лежать две третьи шайки. Отряд Ильи потерь не понес, но трое его человек были ранены. Остальные, переведя дух, собирали в одну кучу трофеи, доставшиеся им в наследство. Он отправил Волчонка к Захару Петровичу с донесением об удачно проведенной операции, а также об открывшейся перед ними возможности начинать переправу на другой берег.
Илья сидел у давно потухшего костра на поляне среди горы трупов, к нему стали подтягиваться дружинники и рассаживаться рядом.
– Что делать будем? – спросил один из них.
– Трофеи эти достались нам по праву. Предлагаю загрузить их на телеги, довести до Москвы и там выгодно продать. Вырученные деньги и деньги, обещанные купцами за головы разделить поровну. А сейчас нужно пару часов отдохнуть и привести себя в порядок.
К переправе Илья привел свой отряд вовремя. Около пятидесяти подвод уже миновали гать. Их встретил Захар Петрович и поблагодарил за службу, пообещав выплатить награду по прибытию в Москву. В этот день караван прошел совсем небольшое расстояние. Переправа через болото заняла уйму времени. Вечером у костров, дружинники делились впечатлениями и рассказывали торгашам эпизоды боя, расхваливая своего командира. Видя удачливость Ильи в ратном деле и то, как он заботится о своих людях, многие из дружинников для себя решили и дальше после Москвы идти с Ильей в его отряде.
Среди камышей Днепровских, гнездились шайки удалых казаков. Эта воинская республика, состоящая из исповедающих православную веру, в своем лице представляла гремучую смесь людей упрямых и своевольных, неутомимых в ратном деле, природных наездников, подвигами и доблестью заслуживших себе название Запорожцев. Это были бдительные стражи и в тоже время дерзкие грабители Литовско-Польского государства. Именно туда отправился Отрепьев с Волоховым. В шайке именитого атамана Герасима Евангелика, расстрига научился владеть мечом и конем, узнал и полюбил опасность, набрался первого воинского опыта для достижения своих будущих целей. Он хорошо понимал, что 'Царевичу' нужно действовать не только мечом, но и словом.
Единственным способом для него занять Московский престол, был военный поход. Григорий приступил к переговорам с казаками, Сечь забурлила. Буйная запорожская вольница начала точить сабли на московского царя. К новоявленному царевичу явились гонцы с Дона. Их войско готово было идти на Москву. Годунов пожимал плоды собственной политики – притеснения вольного казачества. Казаки, беглые холопы, закрепощенные крестьяне связывали с именем царевича Дмитрия надежды на освобождение от ненавистного режима, установленного Годуновым, династия которого, находилась на краю гибели. Стали появляться первые повстанческие отряды. У расстриги появилась возможность возглавить широкое народное выступление. Лжедмитрий-Отрепьев, будучи дворянином, не доверял ни мужикам, ни казакам, пришедшим в его лагерь, он мог стать их предводителем, но предпочел сбросить на время личину поборника православия и оперся на крайне враждебные России католические круги.
Овладев всеми навыками нужными, по его мнению, для Самозванца, хитрый Отрепьев перешел на службу к богатому польскому вельможе Адаму Вишневецкому, который обладал хорошими связями при дворе и соединял в себе вельможную надменность, граничащую с невероятным легковерием.
Сидя в своей комнате, Григорий и Осип корпели над составлением свитка с грамотой. В то время грамотность ни кого не удивляла, но каллиграфический почерк был чрезвычайно редок и с точки зрения удостоверения личности, изящество письма имело огромное значение. Григорий старался и аккуратно выводил каждую букву, и наконец, поставив последний штрих, он отложил перо.
– Все! Давай печать Осип.
Осип вытащил из кожаного мешочка Государственную печать, украденную Григорием у Патриарха. Он протянул ее товарищу, который топил воск. Запечатав свиток и выпив по стакану вина, они перевели дух.
– Теперь нужно выработать план действий, – обратился Отрепьев к Волохову.
– Мне кажется, тебе Гриша, нужно сказаться больным и несколько дней не выходить из своей комнаты.
– Так и сделаю, а ты через три дня позовешь этого старого дурака иезуита, пусть он меня исповедает перед смертью.
Они оба засмеялись, придуманная ими легенда казалась обоим забавной, и допив кувшин с вином, Осип ушел, чрезвычайно довольный собой.
Несколько дней Григорий не выходил из своей комнаты, отказываясь от пищи. По имению Вишневецкого поползли слухи, что новый любимец пана тяжело заболел. На четвертый день эти вести дошли и до самого хозяина, который был очень огорчен отсутствием Григория и, желая ему скорейшего выздоровления, послал своего врача. Лекарь Вишневецкого несколько дней изо всех сил пытался помочь мнимому больному, но тому становилось все хуже. Исчерпав все свои врачебные секреты, он развел руками, решив, что больному осталось уповать только на Господа.
К постели мнимого умирающего спешил духовник. Старый иезуит целью всей своей жизни ставил превосходство католической религии над другими. И теперь, сидя у постели умирающего, он тешил себя надеждой ввести в лоно истинной церкви еще одного заблудшего сына.
– Сын мой, – обратился он, протягивая католическое распятие Григорию, – покайся перед истинным Богом и перед смертью освободи свою душу от ереси. Бог Всемилостив, он отпустит тебе все грехи и простит твое заблуждение.
– Святой отец, – сиплым голосом сказал умирающий, – не могу я предать религии моих отцов, об одном прошу, предай тело мое земле с честью по православному обычаю. Похорони, как хоронят детей Царских. Не расскажу всей тайны до гроба, но когда навеки закроются мои глаза, ты найдешь у меня под подушкой свиток, и все узнаешь. Я верю в твою добродетель и знаю, что тайна исповеди для тебя священна. Иисус страдал за грехи наши, а мне суждено страдать за грехи предков моих и умереть в злосчастии.
Больной с последними словами закрыл глаза и потерял сознание, откинул голову на подушке и захрипел. Святой отец сидел в растерянности, смысл слов, сказанных умирающим, только сейчас стал доходить до него. Наконец, осмыслив исповедь, он испугался тайны, которую ему доверили. Ладони его рук покрылись липким потом, и он, не зная, что делать, в нарушение обета данного умирающему, осторожно вытащил свиток из под подушки. Перекрестившись, он
