удалился.
Ноша, доставшаяся иезуиту, была слишком для него тяжела. Не решившись вскрыть свиток самостоятельно, он поспешил к Адаму Вишневецкому.
– Ваше Сиятельство, Ясновельможный пан, – обратился иезуит к Вишневецкому, – сегодня на исповеди мне стала известна удивительная тайна, которую я, хоть и в нарушении обета данного церкви, не могу от вас утаить. Ваш новый слуга, как вы знаете, болен. Часы его жизни сочтены. Перед смертью он открыл мне тайну своего рождения, доказательства которой находятся здесь.
– С этими словами святой отец протянул свиток пану Вишневецкому. Тот взял его, повертел в руках, внимательно осмотрел печать и вскрыл. Прочитав содержимое, пан не поверил своим глазам. Все это казалось ему невероятным. Он еще несколько раз подряд прочитал бумаги.
– Как же так, – подумал он, – истинный наследник рода Рюриковичей и Московского престола, спасенный верными людьми Иоанна Грозного находится у меня в имении и скрывается от убийц, посланных Годуновым. Какая удача, какие колоссальные выгоды, хорошо, наверное, быть господином Российского Царя. Жадность, надменность, стремление к неограниченной власти и холодный расчет взяли преобладающий верх над его рассудком. Он устремился в покои умирающего слуги, на ходу отдав распоряжение вызвать туда же лекаря.
В комнате мнимого больного было темно. Его осунувшееся лицо освещала одна единственная свеча, сиротливо горевшая в канделябре, который стоял у постели на столе в изголовье умирающего. Казалось, он был в беспамятстве. Пан Вишневецкий присел на край кровати и взял за руку Григория. Тот открыл газа.
– Ваше Сиятельство, вы пришли проститься со мной, я не ожидал такой милости, – прошептал умирающий, – небо даровало мне такого прекрасного Господина как вы, а я не оправдал ваши надежды. Я умираю. И если бы было такое возможным, там, на том свете, я бы снова хотел служить вам.
Из глаз Григория потекли слезы. Пан Вишневецкий, наслышавшийся в жизни много лести в свой адрес, из уст умирающего человека такую лесть слышал впервые. Расчувствовавшись до глубины души и еле сдерживая дрожь в голосе, он обратился к мнимому больному:
– Друг мой, священник рассказал мне невероятную историю, будто бы ты есть наследник Российского престола.
Слезы еще сильнее потекли из глаз Григория.
– Как он мог! А как же тайна исповеди! – еле слышно бормотал он.
Несомненно, у него был прирожденный талант и, безусловно, из него бы получился прекрасный лицедей и мастер розыгрыша, родись он в другом, более позднем времени. Изумленный пан Вишневецкий, еще сомневался в душе, но все его сомнения рассеялись, когда Григорий, виня нескромность духовника и заливаясь горючими слезами, обнажил свою грудь, показывая золотой крест, усыпанный драгоценными камнями, переливающимися и поблескивающими в тусклом свете одинокой свечи.
– Это подарок отца моего, – молвил он.
Все сомнения Вишневецкого рассеялись, он был в восхищении.
– Какая слава представилась мне, подумал он, – какая удача, увидеть своего слугу на троне Великих Государей Московских.
– Скажи-ка мне друг мой любезный, – обратился он к Григорию, – почему ты раньше не открыл мне свою тайну?
– Не мог я этого сделать, моя злосчастная судьба может принести множества горя многим людям и памятуя наказ своих воспитателей, я решился вести жизнь ни кому не известного изгнанника. Если бы не болезнь и приближающаяся смерть, которая уже занесла надо мною свою косу, тайна моя осталась бы не раскрытой. А теперь, прошу вас пан, оставьте меня одного, я очень устал.
Пан Вишневецкий вышел за дверь, в коридоре его поджидали святой отец и врач, толпились лакеи. Ясновельможный пан прервал ход своих мыслей и обратился к лекарю:
– Если ты поднимешь его со смертного одра, он пальцем руки указал на дверь, – я тебя озолочу. Если он умрет, велю бить батогами. Слышишь меня, ничего не жалеть для его выздоровления. А мы со святым отцом будем всю ночь молиться, чтобы Господь смиловался и даровал жизнь нашему слуге.
С этими словами он взял под руку иезуита и отправился в капеллу. Озадаченный лекарь стоял у дверей, ни чего не понимая, переминаясь с ноги на ногу.
Последний отрезок пути до Москвы прошел без происшествий и остался позади. Перед взором Ильи и Алексея показалась средневековая столица Государства Российского. Глядя на величественный город с Воробьевых гор, они поразились его красоте. В самом сердце города находился, Кремль главным украшением кроме царского дворцового комплекса являлся Успенский собор, здание которого было композитным центром соборной площади. Этот Кремлевский собор был усыпальницей русских митрополитов, местом проведения особо торжественных церемоний общегосударственного значения. Здесь венчались на царство Великие Русские князья и Цари, оглашались важнейшие государственные законы. Рядом с ним по соседству стояли Благовещенский и Архангельский соборы, а также миниатюрная церковь Ризположения.
Кремль в начале XVII века уже утратил свое оборонное значение, скорее это был уже дворец, а не крепость, во рву которого уже не было воды. На площади Пожар, у Кремлевских стен располагался живописный храм того времени, собор Покрова на Рву, позднее получивший название собора Василия Блаженного. Собор состоял из девяти башен-церквей с восьмигранным столпом по середине. Столп был увенчанный шатром, вокруг которого шла галерея, соединяющая все церкви. Построенный в честь взятия Казани, этот храм стал своеобразным символом Москвы и России. В середине XVI века на территории старого посада почти не осталось дворов ремесленников. Их место заняли дворы бояр и богатых купцов. По этому для укрепления Москвы по восточной границе посада был прорыт глубокий ров и насыпан вал, на котором были возведены стены и башни из кирпича, получивших название Китай-город. Происхождение названия крепости и всего района связанно со словом 'киты', что означает плетень из жердей, засыпанных землей. Такой плетень для прочности лежал в основании стен Китай-города. Протяженность их стен составляла два с половиной километра, толщина около шести метров, а высота свыше шести метров.
Стена Китай-города начиналась от москворецкой башни Кремля и шла вдоль Москвы-реки и доходила до угловой, арсенальной башни. Крепость имела четырнадцать башен, шесть из которых воротные, но самыми главными считались Неглинские или Воскресенские ворота, которые вели на площадь 'Пожар'. Некоторые улицы Китай-города имели бревенчатый настил, на углах улиц стояли бочки с водой для тушения пожаров.
Через Москву-реку лежали деревянные плавающие мосты. Бревна их лежали в воде и связывались в плоты толстыми лыковыми канатами, а с верху настил покрывался брусьями. Облик остальной Москвы был очень своеобразен, кроме характерной радиально-кольцевой планировки были поселения слободского типа, разбросанные на большой территории. Таких слобод в средневековой Москве было большое множество, и для защиты их населения в конце XVI века был насыпан земляной вал. Там где к валу подходили улицы, строили бревенчатые укрепленные землей ворота. Крепостная стена шла по уже имеющемуся земляному валу. Нижняя часть стены была сооружена из белого камня, а верх из красного кирпича. Эта стена тянулась на девять с половиной километров, высота ее доходила до десяти метров, а толщина около шести. По периметру стены находились двадцать семь башен с шатровой кровлей. По внешней стороне этой укрепленной стены шел глубокий ров, заполненный водой.
Однако город неуклонно разрастался. В Москву стремились люди из окрестных мест, развивались слободы, и территория Москвы увеличивалась вширь. Город прочно удерживал славу самого крупного центра ремесла и торговли. По этому возникла необходимость постройки четвертого кольца обороны, которая обхватывала Кремль, Китай-город и Белый город. В местах пересечения улиц города с валом, стояли тридцать четыре башни с воротами. Земляной, новая крепость, была построена не случайно. При ее обстреле ядра пушек противника зарывались в землю и не причиняли ей большого вреда. Построено это грандиозное сооружение было всего за один год и поэтому получило название 'скородом'. В земляном городе продолжались многие улицы, бравшие свое начало в Белом городе, а также были малые улицы и множество переулков и проездов.
Главным торговым местом Москвы по-прежнему оставался Китай-город. Лавки, шалаши и другие торговые пункты располагались не только в гостином дворе, но и на Никольской улице и на Варварке. Торговых рядов насчитывалось более сотни. Почти двадцать одежных рядов, игольный ножевой и другие в которых торговали металлическими изделиями. Ювелирные ряды отличались чистотой и вежливостью продавцов, тишайший иконный ряд, белильный, где торговали жены и вдовы стрельцов. Яблочный, огуречный и дынные ряды стояли отдельно. Хлебная торговля велась в основном на берегу Москвы-реки. На мосту, перекинутом через ров от Спасских ворот Кремля, торговали книгами и рукописями. Торговали и в других районах, на площадях у ворот Белого и земляного города, но там торг был менее оживленным.
Москва была главным центром не только внутреннего рынка, но и обмена с иностранцами. Первым купцом страны был царь. Его казна заключала сделки с иностранными купцами на большие суммы денег, и имело право отбора лучших товаров. Имущественная дифференциация в торговых группах была тем сильнее, чем выше было сословное положение и состоятельность группы в целом. Тягловое население большого города делилось на сотни, а иногда на полусотни и слободы. Часто сотни
