хотя тут тоже есть один неплохой человек. Святослав Иванович Звягинцев, главный в научных кругах и собственно самом университете.
— Ага, я слыхал. Директор университета. Люди, которые там учились, ему прям дифирамбы поют.
— Ректор, — поправил Макс, — его должность называется ректор. Просто раньше директоров университетов вот так называли — без первого слога в слове. Я к нему собственно и обращусь — это человек с незапятнанной репутацией, и в его распоряжении достаточно средств. И он честен — это все знают. А ты, общаясь с мэром и его лизоблюдами, держи ухо востро.
— Ага, — кивнул Ворон, — ну лады тогда. Вечером, возможно, свидимся в гостинице, но не уверен, что я к тому времени ещё буду вменяем.
Он ухмыльнулся и помахал своему лидеру на прощание. Макс проследил, как его старый товарищ исчезает в двери первого попавшегося кабака, и на душе вдруг стало тоскливо. Страшна не смерть — страшно умирать в одиночестве. Умирать впустую, бессмысленно, сгинуть в сумраке ледяной пустыни, осознавая всю бесполезность и изначальную обречённость своей попытки. И вот первый вестник смерти уже расправил над Максом свои чёрные крылья. Одиночество. Последний его друг ушёл своей дорогой, и теперь попутчиками наёмника будут только отчаяние, безнадёжность и ярость. Ярость последней, бескомпромиссной и беспощадной схватки, из которой ему навряд ли удастся выйти победителем.
И в этом — вся человеческая натура, подумалось Максу. Только ярость некоторых представителей человеческого рода и их готовность сражаться до конца, до последнего вздоха, даже в самых безнадёжных ситуациях — вот та сила, с которой лютая стужа и страшный вирус пока не в силах справиться.
Он двинулся в сторону массивного здания университета. Если повезёт застать Звягинцева ещё сегодня — это выльется в экономию нескольких часов.
Звягинцев сверился с бумагами:
— Всего пять человек, состоянием на сегодняшнее утро. И я ни на грамм не удивлюсь, если до завтра из них кто-то опять передумает. Игнатий Петрович, где обещанная вами команда? Я думаю, вы понимаете, что я не отпущу экспедицию всего с пятью охранниками!
Собеседник старого учёного, грузный человек лет пятидесяти, одетый в хороший пиджак-тройку и нарядные лакированные туфли, поёрзал в кресле, которое для его располневшей фигуры было маловато. Старый заучка-сухарь наверняка умышленно приготовил для него такое, чтобы поскорей спровадить.
Мэр города и ректор университета давно были на ножах. Учёный слишком много ресурсов и времени тратил на бесполезные, непрактичные исследования и подготовку специалистов, городу совершенно не нужных, объясняя такое нецелевое использование ресурсов перспективами всего человечества и прочим бредом. И в придачу к этому, Игнатий Петрович ничего не мог с этим поделать: заменить старого ректора просто некем. Весь университет держится на нём, открытие эрзац-вакцины без него бы не произошло. А ведь именно эта вакцина — главный продукт экспорта города.
Впрочем, старый мэр всегда был честен по отношению к самому себе: он тоже дал Звягинцеву повод ненавидеть свою персону. Именно его стараниями технология производства препарата не вышла за пределы города, сделав Игнатия Петровича очень богатым и распространив его влиятельность далеко за пределы Университета, хотя старый учёный желал повсеместного производства вакцины и по возможности подешевле.
Впрочем, как бы там ни было — ни один из них не мог обойтись без другого. Учёному нужны ресурсы и условия для научной деятельности. Ему, Игнатию Петровичу, нужны результаты этой деятельности.
— У нас ещё одна заминка, Святослав Иванович, — нехотя сказал мэр, — уже не пять, а четыре. Сегодня вернулся мой помощник и сообщил неприятную новость: сукин сын Пустынник отказался.
— Как отказался? — в недоумении посмотрел на собеседника Звягинцев.
— Вот так. Он просто не захотел никуда идти, даже не дослушав.
— Видимо, ему надоело работать задаром, — констатировал ректор, — я вас предупреждал, что это рано или поздно случится. Но вы пожадничали давать ему адекватное выполняемой работе количество патронов — и вот, пожалуйста.
— Ну так надо было ему доплачивать из своей мошны, — огрызнулся мэр.
— Вы забываете, что патронов нужного ему калибра у меня как раз и нету, — парировал Звягинцев.
Игнатий Петрович примирительно махнул рукой:
— Теперь уже какая разница… Не в патронах дело. Он себе подружку нашёл.
Ректор поправил очки на носу:
— Боюсь, я не улавливаю связи между подружкой и отказом работать…
Зато Игнатий Петрович уловил сходу, когда аккурат после обеда заявился Семён с неприятной вестью, а в конце передал привет от Ольги. Той самой Ольги.
При одном воспоминании о ней мэр едва не заскрежетал зубами. Эта строптивая девчонка, семь лет назад посмевшая сказать ему «нет», слово, которого Игнатий Петрович уже очень давно не слышал, предпочла голод, холод и прочие опасности большой дороги обеспеченной и комфортной жизни.
В последнем разговоре, когда он пригрозил, что не будет Ольге спокойной жизни в городе иначе, как в качестве его любовницы, та ответила, что расквитается с ним, и в тот же день покинула Университет, забрав с собой только оставшийся после смерти её отца автомат. С тех пор утекло немало воды, Игнатий Петрович уже давно выбросил её из головы, и вот тут-то, семь лет спустя, эта сука отомстила ему, попросту украв у него Пустынника — прежде безотказного и послушного работника.
Нет сомнений в том, что теперь этот недоумок Пустынник точно знает, что его использовали, и наверняка Ольга расписала всё это в особо мрачных тонах. И, может быть, очень скоро приберёт безмозглого сталкера к рукам. Хотя, наверное, уже прибрала, раз он сказал «мы обойдёмся».
Но больше всего Игнатий Петрович был зол на себя. Жадность и самое обычное упование на «и так сойдёт» — вот его ошибки. И недальновидность. Он разве не знал, что Пустынник одинок? Знал. Стоило подсунуть ему какую-нибудь хорошо выдрессированную девку — и дело было бы в шляпе. Да только кто ж мог подумать, что вот так вот выйдет? А теперь пересеклись где-то в ледяной пустыне пути голодного до женщин недоумка-сталкера и редкой суки, у которой талант вить из мужиков верёвки в крови — и привет. Золотой поток бесценных документов и данных, который сам плыл в руки, прервался.
Игнатий Петрович задушил бы Ольгу собственными руками, если б мог. Ещё семь лет назад задушил бы, знай он наперёд, что случится. Но теперь уже поздно. Она, поди, опытная головорезка, не зря же прозвище «Рысь» дали, а за спиной у Пустынника ей тем более не страшен ни Игнатий Петрович, ни его люди: никто из них не согласится иметь дело с ненормальным психом Пустынником. Да и толку — убить Ольгу значит сделать сталкера своим врагом, что недопустимо. Вот если бы втихаря, несчастный случай организовать или как-то так… Но и Ольга тоже наверняка готова к таким штучкам.
— В общем, Святослав Иванович, Пустынник нашёл себе подружку, и теперь она интересует его больше, чем работа. Понимаете, о чём я? — вздохнул мэр.
Лицо Звягинцева потемнело. Наверняка он просто не в состоянии понять, как можно променять участие в экспедиции, невероятно важной для всего человечества, на плотские утехи, подумал Игнатий Петрович. Сухарь сухарём, что тут еще скажешь?
— Тогда, может, стоит хотя бы раз заплатить ему по совести, а? — ехидно сказал Звягинцев.
— Будете, именно так ему и будете платить, — грустно сказал мэр, — потому что сказка, в которой вы получали всё, что хотели, из Москвы и не только, практически даром, закончилась. Я знаю, кто его подружка, и будьте уверены: она не упустит своего. Если Пустынник ещё и согласится когда-нибудь пойти в рейд — это будет очень дорого.
— А нельзя ли как-то решить вопрос с нею? Дать отступного, чтобы оставила его в покое?
— Вы сами поняли что сказали? — ухмыльнулся Игнатий Петрович, — зачем ей отступные? Пустынник достанет для неё что угодно из самых опасных дебрей мёртвых городов. Или она просто будет сама принимать заказы. И договориться с нею не выйдет — эта стерва сделает что угодно, чтобы насолить мне.
— Понятно, — желчно подытожил Звягинцев, — ещё один человек, с которым вы нехорошо обошлись. Вы и не заметили, как превратили множество людей в своих врагов, и всё ради личной выгоды. А теперь
