Стеклянная гора

69.

В кухне на плитке варится жженка.
Ночь громыхает автобусом желтым.
Крупными каплями пахнет из сада.
Знаю: Господь снисходителен к слабым.
Мучится славой надтреснутый тенор.
Оперный свет наполняется тенью.
Курит на цепкой солдатской кровати
Старый военный в больничном халате.
Все это пригороды обещают,
Эту мораль вперемежку с вещами.
С ней в коридоры, где пахнет стареньем,
Входят, как входят в небесные реки,
Чтобы уснуть и под утро умыться.
В женщинах - отроческая невинность.
Дети — как найденные в капусте.
Сотня народов. Пятнадцать республик,
Пригородов, придорожных поселков,
Сладкого воздуха, мяты, карболки,
Призывников, невоинственных с виду –
Вот их выкрикивают по алфавиту!

70.

Что же осень? Хотелось бы знать,
что же осень? Куда
потянулись купальные шапочки, паруса
экранов в курортных кинотеатрах,
небеса с нарисованными
журавлями? Осень –
то, что останется,
когда все они уплывут,
улетят, и ручей не застынет
и не пересохнет, а просто
потечет внутрь земли.
Осень - это мы,
с воспаленными веками,
это зимняя птица, поющая
на руках у мертвого дерева.

71-73.

Детдомовцы поют псалом Давида
на пионерском празднике. Слепой
Христос зовет поводыря идти в Эммаус –
зачем? Не знаю. Потные крестьяне
с гружеными повозками минуют
заставы городские, напевая
о том, что было время — миновалось
давно, что и у Волги
когда-то золотое было дно...
А шарлатан толкует сны вдове
и манит мальчика из бакалейной лавки,
и трет усердно цыпки на руках.
Вот сон вдовы: она купила лошадь,
а муж-покойник денег пожалел
и бил вдову со странными словами:
Настанет Пасха, говорил, тогда
и я на нашем Сивке покатаюсь,
покуда же коня побереги!..
Печеной рыбой накормили нищих
и понесли детдомовцам остатки:
уж больно жалостно они поют,
и что же делать с ними, если им
еще не время, и Христу не время
проситься в путь - все этот сочинитель,
который на руку нечист, его бы, гниду,
да придавить!..

***

Десяток лет, услужливый десяток
лениво-добродетельных мещан
всегда найдет работу, например,
перебирает, пальцы наслюнив,