Тезей

Это был, кажется, Пилий.

— Ну, ну, — одобрительно прогудел Зевс, — вроде по делу поют, по нашему делу…

Поэты соревновались.

Прелестны в тебе и начала твои, и концы

Пурпурное и виноцветное — центр вселенной

И сколько гармонии — будто бы звезды на небе,
Над бездною ты поднимаешь свои острова

— Это про груди и женские выпуклости что ли? — рассудил всецарь.

Повсюду твои острова, словно лодки спасенья

Это долетел до богов голос Тезея.

— О чем они все-таки, — насторожился Зевс.

— Они не про женские прелести, они восхваляют море, по которому плывут, — пояснил Гермес.

— Поэты… опять поют не о том, о чем надо, — рассердился всецарь.

— Про море, вокруг которого смертные расселись, как лягушки на берегах пруда, добавил Арес злорадно.

— Ослы гремучие, — вырвалось у Аполлона.

— Пьяницы, — добавил Дионис, но без всякого осуждения.

— Они — из твоих сочинителей, — мстительно вставил Арес, глядя на Аполлона.

— Нужны они мне, — пренебрежительно скривился водитель муз.

— Не нужны? — заинтересовался Дионис.

— Хватит, — махнул рукой всецарь.

И картинка тут же изменилась, быстро понеслась над волнами моря, над его простором, достигла берега, пронеслась над сушей и остановилась на поляне близ лесистого склона горы Иды, где на стволе поваленного дерева сидел мальчик лет восьми в широких штанишках и потертой тунике и надевал на голову фригийский колпак, но колпак улетел, зацепившись за не замеченную ребенком сухую ветку.

— Парис… Он знает вкус молока медведицы, — сказал Гермес.

— Вот ему и решать, кому достанется это проклятое яблоко, — объявил Зевс.

— Ка-ак?! Почему? — крайнее замешательство, оторопь, растерянность охватили все божественное собрание.

— Он же еще маленький, — пыталась поправить положение Гера.

— Вырастет, — пообещал всецарь. — И кончим на этом.

Из чертогов Зевса Аполлон, Дионис и Арес вылетали вместе, держась друг друга. Мало ли как встретят каждого в отдельности, как приветят каждого из них богини, поручения которых они взялись выполнять. Вместе как-то спокойней. Летели бессмертные дружной троицей, словно не они только что остро соперничали.

— Значит, поэты тебе, Аполлон, не нужны, — уточнил Дионис деловито.

— Можешь забрать их себе, — проворчал тот.

— Певцы все-таки, — рассудил Дионис.

— Они и безголосые бывают, — презрительно прогудел Аполлон.

— Сплошь и рядом, — согласился Дионис. — Значит, забираю. Ты — свидетель, — повернулся он к Аресу.

И чтобы отвлечь братьев от только что сказанного, раскатисто захохотал:

— Ловко рассудил наш отче.

— Как это? — не понял Арес.

— А так, если что случится из-за яблока, отвечать придется Парису. Пусть только вырастет.

— Ха-ха-ха, — загрохотали и Аполлон, и Арес.

Дионис тоже подхохатывал: он один был в выгоде от встречи. Если яблоко для прекраснейшей из богинь никому пока и не досталось, то поэтов под шумок закрепил с сего дня Дионис за собой.

И остается уповать на чудо.
Ты не настолько с женщиной един,
Чтоб истинное из ее глубин
Поднять и мир преобразить… Откуда

И что берется? Крикнуть: не забуду?
А что ты не забудешь? Назови.
Что видишь ты в явлении любви?
И сам-то ты пришел сюда откуда?

Вот женщина, и в ней — не замечал? —
Священные начала всех начал.
А в том числе — и своеволье блуда.

Чудесное нам вызвать не дано.
Как в пропасти, запрятано оно.
Вся наша неустроенность отсюда…

Никаких амазонок не было. Все это сказки, этак лет через тысячи две установят мужчины. Некоторые из них, правда, не то чтобы засомневаются в этой правде своей, а вроде как почувствуют, что чего-то стало не хватать, что важное нечто утрачено. А чувство такое, между прочим, тоже своеобразное свидетельство в пользу амазонок, а не в пользу тех мужчин, которые две тысячи лет спустя заявят: не было, и все тут.

Но ведь остается и, так сказать, веское доказательство. О существовании амазонок свидетельствует сама древность. Уже для античных греков существовала древность-свидетель. Да, она свидетельствовала не самыми безупречными способами — передаваемыми из поколения в поколение россказнями, версиями, легендами. Но само-то понятие «свидетель-древность» никто не в силах отменить.

Не было диких воительниц, амазонок, заявляли мужчины новейшего человечества. Того