человечества, что едва ли не заново после ухода античности начинало учиться. И, словно в насмешку над категоричностью мужчин новой юности человеков, появились феминистки. Красноречивый вариант хорошо забытого старого. Чем не амазонки? Чем не воительницы? Чем не тигрицы, задирающие антилоп, чем не львицы? Пищу наиус-пешнейше добывают, поговаривают, что и для него — льва своего — тоже. А львы… Со львами со времен известного подвига Геракла — проблемы… Героическая древне-греческая молодежь, подражая своему кумиру, львов повывела. Не красуйся, ишь, вырядился: герою положена шкура льва. Львицы же просто покинули Элладу: кормить-то стало некого.
В общем, с какого-то не самого счастливого для человечества момента у мужчины, пусть и из целесообразности (какой-то из множества целесообразностей), возникла жажда показать себя. Вот он какой храбрец, боевой да воинственный. А еще — вот он какой, углубившийся в размышления. Прямо-таки — сама рассудительность. Ум да разум. И вообще — мир переделать только мужчины способны.
Женщина же не принимает ни крайностей помпы, ни крутых перемен. Она их боится, провидчески и из охранительного инстинкта, словно мышей, проникающих за добычей ночью в обжитую пещеру, где малышня беззащитная спит. Такую женщину — на второй план!
Отчего же иным женщинам не взбунтоваться. Или, точнее, не поотстаивать себя, огрызаясь, сверкнув оружием.
Амазонок ожидал удел античных львиц? Это я готов признать.
Между тем корабли, возглавляемые Гераклом, приблизились к берегам, где в море впадала река Фермадонт, вокруг которой и расстилалось царство амазонок.
Море негостеприимно насупилось. Ветер с берега словно пытался отпугнуть чужаков, отогнать: у- хо-ди-те. Земля пустынна, лишь кое-где небольшие зеленые островки тополей и ольх, редко среди них — остроугольные вершины кипарисов. Ни полей ни вблизи, ни вдали, по обычаю разделенных межами, ни голоногих жнецов. И птицы — темные, черные, будто здесь, кроме морских ворон, ничего и не водилось.
Суда греков близ нахмуренной земли сгрудились, по очереди подплывая поближе к кораблю Геракла. Тезей с Мусеем, Перифой, племянник предводителя похода Иолай, а за ним и Пелей перебрались на борт гераклова корабля. Рядом с Гераклом — и Адме-та, дочь Эврисфея, жрица богини Геры и единственная женщина в этой экспедиции. Именно для нее и должны греки добыть пояс Ареса, охраняющий от любовных чар.
— Гнилое место, — философски вздохнул Пелей, — как бы не повредилось тут наше здоровье.
— Даром что ли эти места называют родиной жалобных песен? — поддержала Пелея Адмета.
— Женщины без мужчин, много ли от этого радости, — притворно вздохнул Пелей.
— Так вот они мы, вот — мы! — воскликнул Иолай.
— Правильно, — одобрил его Пелей, — сходиться надо с теми женщинами, которые будут тебе за это благодарны.
— Фи, фи, — фыркнул Мусей, — разве так нужно говорить о женщинах.
— А как? — повернулся к нему Пелей.
— О, если бы я стал небом, чтобы смотреть на тебя множеством глаз, — пропел Мусей. — Правда, Адмета?
— Правда, — рассмеялась жрица Геры, — только не забывайте, что стрелы у амазонок не Эротом сделаны.
— Испугала, — живо откликнулся Мусей, — а здесь, на корабле, разве не опасно? Какая, по-твоему, толщина корабельной доски?
— Какая? — переспросила Адмета.
— Четыре пальца, — пояснил Мусей. — И давно моряками сказано: нас в море от беды отделяют всего четыре пальца.
— Что нам буря, что нам битва, что для нас любовь, — подражая поэту, пропел Пелей.
— Конечно, — согласилась Адмета, — корабельные поросята едят и во время бури.
И все рассмеялись.
— Может быть, подплывем ближе, — предложил Тезей Гераклу, не принимавшему участия в общем смехе.
— Не спеши в пути, — остановил его Геракл.
А стоявший рядом кормчий заметил:
— Вон дальше волна мутная, песок поднимает.
— Смотрите, — вдруг сказал кто-то, — к нам плывут.
И все увидели, что к ним направляется большая лодка с вооруженными амазонками. Часть из них гребли, а три женщины в матовых кожаных шлемах со щитами в виде полумесяца стояли впереди.
С корабля Геракла спустили веревочную лестницу с деревянными перекладинами. Лодка, слегка сманеврировав, подошла прямо к ней. Однако на судно греков амазонки подниматься не стали.
— Что привело к нашим скромным берегам великого Геракла и его товарищей? — спросила одна из трех стоящих.
Геракл подтолкнул Тезея, и Тезей подошел к корме, где спущена была веревочная лестница.
— От столь прекрасных взоров ни одна новость не останется скрытой, — стараясь казаться восхищенным, склонился Тезей перед женщинами.
— Боги ночью сообщили эту новость жрицам из Каменного дома — во сне, — невозмутимо ответила та, что первой обратилась к пришельцам.
— Или какой-нибудь пафлагонец из Мариандина принес ее на хвосте своего коня, — послышался за спиной Тезея насмешливый голос Перифоя.
Мариандин был последний город, где причаливали участники этого похода.
— Мы приплыли сюда, чтобы своими глазами увидеть воинственных красавиц, а, может быть, и прикоснуться к ним, — добавил Тезей.
— Что вы нам привезли? — продолжала допрос все та же, видимо, главная, из женщин.
— Мир и любовь, — опять склонился Тезей.
На лице воительницы промелькнула улыбка.
— Что же вы стоите так далеко от берега?
— Мы не знаем, куда приткнуть наши якоря, — просто ответил Тезей.
— Ваша осторожность похвальна, — заметила переговорщица с серьезностью. — К нам приближаться опасно.
— К вам, это — к кому? — спросил Тезей.
— Ты хочешь знать наши имена?
— Разумеется.
— Я Ипполита, а это, — по очереди Ипполита показала на молодых женщин, стоявших рядом с ней, — Антиопа и Меланиппа.
— Мое имя вам, конечно, сообщили боги, — улыбнулся Тезей.
— Ты не Геракл, — тут же нашлась та, которую звали Антиопа.
И тогда Геракл, вырастая на глазах, вышел на край палубы.
Безмолвное изумление отобразилось на лицах женщин. Амазонки, сидящие за веслами спиной к судну, как по команде, развернулись в сторону корабля. А та, что сидела в дальнем от корабля конце лодки за кормилом, упала бы в воду, если бы не ухватилась за руль. Геракл высился, словно крутой утес с каменными выступами мускулов. И непонятно было, почему судно не накренилось.
Только что троица стоявших перед греками казалась на одно лицо: кожаные шлемы, четырехслойные, тоже кожаные, полумесяцем щиты, плащи из одинаковых шкур диких зверей и, что совсем необычно для греков, — шаровары, скрывающие полностью ноги. Сосредоточенные глаза. Теперь же очевидно, что в троице этой женщины очень даже разные, хотя в их изумлении с примесью страха, в откровенном любопытстве, восхищении было что-то одинаково детское.
— Геракл, — безошибочно определила Антиопа.
— Ты и вправду сын бога, — воздала герою Ипполита.
— Смертный сын богов, — просто ответил Геракл.
— Приветствуем вас, герои. Мы рады вас видеть. Великая мать с вашим прибытием продляет
