— Ты понял, о какой Тамаре шла речь? — спросила она у Ильи Львовича.
— Нет.
Инна Семеновна опять обвела всех взглядом и наконец произнесла то, что, знала, произведет впечатление:
— Это дочь Галины.
— Как дочь Галины?! Тамара не дочь Галины?!
— А ты представляешь, что было со мной, когда я узнала об этом на заседании жилищной комиссии?
— Подожди, миленький, я все-таки хочу понять: значит, Тамара…
— Дочь Галининой сестры, которая, как ты слышал, живет во Владивостоке. Галина воспитывает Тамару с восьмимесячного возраста. Она хотела ее удочерить, но ей в отделе опеки сказали чепуху: будто при живых родителях детей не усыновляют. Если бы она мне все это сказала раньше, я бы, во-первых, не оказалась в таком положении перед комиссией, потому что все увидели, что Галина меня обманула и я только говорю, что я все про нее знаю, а во-вторых, я бы все это очень легко устроила, потому что мне бы никогда такой глупости в отделе опеки не сказали. А завтра последний день, когда Тамару еще можно удочерить.
— Это я понял. Чем же все кончилось?
— Имей терпение дослушать. Мне надо было убедить комиссию подождать с решением хотя бы до послезавтра. Дальше, мне надо было добиться, чтобы на завтрашний исполком поставили вопрос об удочерении. А главное, надо было успеть собрать все документы и еще откуда-нибудь заказать Свечино к своему приходу.
— И ты все это сделала?.. — Илья Львович погладил Инну Семеновну по руке. — Миленький, ты такой гордый!
— Но теперь все рухнет, если эта девочка Соня не застанет сестру дома или сестра окажется больна.
— Боже, у меня уже мурашки идут по телу, — проговорила Екатерина Матвеевна. — Неужели ты каждое дело так делаешь? Так же сердце потерять можно.
— Это еще что! — восторженно вставил Илья Львович. — Куда ты опять вскочила?
— Постирать тебе на завтра рубашку.
— У меня эта еще чистая, ну, миленький, кто стирает в час ночи?
— Пусти, пусти, я тебе говорю!
Утром Инну Семеновну разбудили звонки в дверь — принесли телеграмму из Владивостока. Екатерина Матвеевна была в восторге. Она зашила Инне Семеновне платье, разгладила его и сказала, что поедет с ней.
С Галиной они встретились у исполкома. Галина от волнения не спала всю ночь, и Инна Семеновна принялась ее успокаивать, убеждать, что все будет в порядке. Но когда ее с Галиной вызвали и председатель потребовал от Инны Семеновны специальное поручение для разбора этого дела, Инна Семеновна поняла, что им решили отказать. Однако она очень спокойно объяснила, что это дело возникло только вчера и она просто не успела заехать в редакцию, но что у нее есть поручение, касающееся других дел Галины Николаевны Лебединской.
— Ясно, — сказал председатель. — Что же вы хотите сообщить нам по данному вопросу? Только кратко.
— Во время войны, — начала Инна Семеновна, — у Галины Николаевны умер ребенок, ей сказали, что больше детей она иметь не сможет. И тогда ее сестра, у которой…
— Все это написано в заявлении. Что еще?
— Первый муж Галины Николаевны, — спокойно продолжала Инна Семеновна, будто ее и не прерывали, — плохо относился к ее приемной дочери. Этим воспользовался друг мужа и разбил ее семью.
— О мужьях и разводах Лебединской мы уже наслышаны достаточно, и вникать в эту сторону ее жизни у нас нет никакого желания, — снова прервал Инну Семеновну председатель. — Ваша подопечная бросала всю жизнь эту Тамару на кого только могла. То это был… первый встречный, то это были ее родители — кстати, они были и родителями ее родной сестры, которая сегодня молнировала свое согласие на удочерение Тамары. Спрашивается — о чем они думали раньше? А все очень просто. Сегодня Лебединской нужна двухкомнатная квартира, и она вдруг вспоминает, что у нее есть племянница Тамара, которую можно удочерить. Я считаю, — закончил председатель, — мы должны отказать Лебединской в удочерении этого ребенка.
— Вы не правы… — попыталась возразить Инна Семеновна.
— Нет, нет, — снова оборвал ее председатель. — Вас мы слушали достаточно. У нас еще много других дел.
Инна Семеновна чуть-чуть запрокинула голову и улыбнулась. Ее улыбка, немножко насмешливая и заранее прощающая, видимо, озадачила председателя. Инна Семеновна воспользовалась паузой.
— Я знаю, что равнодушных людей нет, — доверительно сказала она. — Я наблюдала десятки случаев, когда люди, казавшиеся равнодушными, вдруг поверив по-настоящему в необходимость своей помощи, совершали чудеса. Равнодушие идет от недопонимания. Но для того, чтобы понять, нужно хорошо разобраться. Все справки говорят о том, что Галина Николаевна воспитывала Тамару с восьмимесячного возраста, инспектору же по опеке было угодно представить вам материал в другом свете. Почему он это сделал — я не знаю. Зато мне доподлинно известно, что пятнадцать лет назад Тамара не была удочерена по вине того же отдела опеки… Но в одном вы правы. Удочерение действительно сейчас связано с получением квартиры. Однако Галина Николаевна не фиктивно удочеряет чужого ребенка, чтобы получить квартиру, а квартиру получает ради ребенка, с которым она мыкается по углам с тех пор, как она дала расписку свекрови, обязуясь не жить в ее квартире. А было это двенадцать лет назад. И если за эти двенадцать лет мытарств ей и пришлось несколько раз прибегнуть к помощи родителей, то тот, кто жил без квартиры, знает, как трудно снять квартиру с маленьким ребенком, да еще двенадцать лет назад.
…Когда Инна Семеновна кончила, председатель исполкома сказал примирительно:
— Что ж, вероятно, эту Тамару действительно надо удочерять.
Председателя поддержали:
— Конечно!
— Надо! В порядке исключения!
— Такая судьба… Нужно помочь!
И вдруг, вглядевшись в документы, председатель огорченно сказал:
— Но позвольте! Ведь сегодня ей исполнилось восемнадцать лет!
— Ей исполняется восемнадцать лет в семь часов вечера, — неожиданно для самой себя нашлась Инна Семеновна.
Все рассмеялись.
В коридоре ждала Екатерина Матвеевна,
— Ну что?
— Все хорошо. Сейчас пойдем, я только посижу немножко.
И вдруг страшный крик согнал людей со своих мест. В коридоре на стульях лежала Инна Семеновна. Кто-то искал в ее сумке валидол.
Через несколько минут приехала «скорая»,
— Носилки, — сказал врач.
— У меня инфаркт?
— Нет.
— Тогда я не хочу в больницу.
— Если бы вы не были так возбудимы, можно было бы вылежать дома.
— Откуда вы все про меня знаете? — удивилась Инна Семеновна.
— Так я же врач.
Когда Инна Семеновна уезжала в командировки, Ира всегда заболевала. И Инна Семеновна заставала
