— Что 'только'? — к горлу откуда-то из района солнечного сплетения потянулся холодок, девушка уже окончательно проснулась.
— Тетушка Мухомор…
— Что с ней? — но Беле уже не нужно было слышать ответ, она и так поняла…
— Ушла…
Девушка резко вскочила с мягкой кровати и побежала к двери. Русак вздохнул с облегчением, этих ведьм он с детства недолюбливал, правда, вчера они спасли их, но все равно.
Белянка со всех ног бросилась к покосившейся избушке под старой сосной, открывая дверь, она почувствовала едкий запах жженой хвои и восковых свечей. Бледное заострившееся лицо Горлицы встретило ее пустым взглядом. Беля молча зашла. То, что еще вчера было тетушкой Мухомор лежало на столе. Девушка нерешительно подошла ближе и взглянула на мертвое лицо. Холодок, все еще струившийся в районе горла стал густеть, образуя настоящий липкий комок, готовящихся вырваться наружу слез. Она медленно опустилась прямо на земляной пол и подняла серо-пепельные глаза на Горлицу, та на нее пристально посмотрела, потом уставилась в потолок, стараясь сдержать слезы.
— Как это получилось? — голос Белки прозвучал неожиданно хрипло и резко в этом душном хвойном полумраке.
— Она взяла на себя слишком много, просто растворилась, не смогла вернуться…
— Так она не ушла Туда? — глаза Белянки были полны ужаса.
— Ей не нужно путешествие, она все и так знала. Она сразу растворилась. Вся. Она уже Там, если тебе так привычней, — голос Горлицы звучал как-то бесцветно, хотя Белянка достаточно хорошо ее знала, чтобы понимать, насколько она сильно сейчас переживает.
— Я не совсем понимаю… — робко сказала Белянка.
— Я сама не совсем понимаю, но, уходя, она коснулась моего сознания и сказала, чтобы мы не горевали, с ней все хорошо.
— Хорошо?.. — девушка немного помолчала. — А с нами?
Повисла тонкая невесомая тишина.
— Не знаю, — вскоре ответила Горлица. — Они уже совсем близко.
— Как Ласка?
— Лучше всех. Но она действительно испугалась. Поговори с ней… на счет… Стрелка, — не совсем уверенно посоветовала Горлица.
Они никогда не были особо близки — Горлица вообще держалась особняком. Но сейчас их взгляды встретились.
— Уже говорила, она делает вид, что ничего не знает.
— Поговори еще раз, она послушает, я уверена.
Белянка уже собиралась встать, но потом сказала:
— Горлица!
— Что?
— Это я виновата во всем!
— В том, что пришли чужие? — ее лицо осветила слабая тень улыбки.
— В том, что не предупредила. Вчера на рассвете я говорила с одним из них. Он сказал, что они не завоевывать нас идут. Он сказал, что они несут нам Веру.
— Что? — в глазах Горлицы резко вспыхнул незнакомый доселе Белке огонек. — Зачем нам их Вера? У нас есть Лес!
— Я должна была ее предупредить! — в голосе Белянки явно сквозили подкатывающие рыдания.
— Это ничего не изменило бы… — прошептала ей вдогонку Горлица, но старая скрипучая дверь уже закрылась.
Белянка вся в слезах бежала по знакомым с детства тропинкам. Сдавленные рыдания рывками рвались наружу, воздуха катастрофически не хватало. Вдруг она уткнулась во что-то большое, мягкое и теплое. Она осторожно подняла глаза — это был Ловкий, ее брат. Девушка повисла на его шее и разрыдалась теперь уже во всю.
Белянка сама не поняла, как они с Ловким очутились на краю деревни у Реки, где сидели всего месяц назад втроем, со Стрелком, в день Нового Лета. Брат осторожно гладил ее по плечу, что-то шепча. Из ее всхлипов, ничего членораздельного, кроме 'это я во всем виновата' и 'что же теперь будет', он расслышать не смог. Вскоре она притихла. Его рубашка уже была насквозь мокрая.
— Все идет своим чередом, Бель. Так должно было случиться. Ты не виновата ни в чем.
— Должно? Они должны прийти и разрушить все, чему мы верим, что любим? Всю нашу жизнь? Они же могут убить весь Лес!
— Ну, с этим им не справиться!
— Как же мы без тетушки Мухомор? И без Стрелка? Кто мы?
— Почему без Стрелка? — Ловкий удивленно приподнял брови, взгляд лучился добротой и лукавством.
— А то ты не знаешь, — Белянка устало привалилась к его плечу, это плечо ей сейчас казалось единственно надежным предметом во всем мире, на который можно было опереться.
— Сегодня Ласка ночевала у Боровиковых, дома. Он ее выгнал.
— Как?.. — Белянка аж вскочила.
— А вот так! Уж не знаю, что это было, может, она сама одумалась, может, все силы в пожаре растеряла — не знаю, но Отец теперь с нами. Ох уж эти женские чары… — ворчливо добавил Ловкий, с радостью заметивший, как засветились глаза сестренки.
— Будто мужчины колдовать не могут! — она всплеснула руками.
— У них есть более важные занятия! — парировал брат, а про себя подумал: 'да и сложней нам даются эти ваши выкрутасы с чувствами'
— Говорят у чужих, — взгляд Белки опять стал напряженным, — Магией в основном мужчины занимаются. У них это не просто ощущения — у них это наука.
— Да уж, — ответил Ловкий, прикинув, каково им будет тягаться с этими 'чужими'.
Белка задумалась, глядя в быстрые воды реки, о магии, чувствах, эмоциях. Ее сознание само подсовывало ей подходящие картинки из детства, яркие воспоминания, события. И неизбежно в них сквозила тетушка Мухомор. Что она для нее значила? Нельзя сказать, что она заменила Беле мать, нет. Нельзя сказать, что они были близкими подругами. Совсем не то. Для Белки тетушка Мухомор была одной из нерушимых основ мироздания, сродни тем силам, с которыми она учила ее общаться. Этакой большой, нерушимой стеной, олицетворявшей собой их мир, их Лес. А теперь она ушла. 'Нет, растворилась' — появилась какая-то странная посторонняя мысль и тут же исчезла. Хорошо, растворилась в мире. Но она нужна здесь! 'Уже нет' — вновь скользнула тень по ее сознанию. Беля отогнала мысль как назойливую муху. Без нее будет плохо. Не хватает ее советов, ее нравоучений, щелчков по носу, ее вечного горько- сухого запаха травы, ее тепла, ее энергии, ее нескончаемых сосновых веток и стишков-присказок. На глаза вновь стали наворачиваться слезы. Ведунья значила для нее больше, чем Беля могла предположить. Вдруг она почувствовала какое-то шевеление сзади, оборачиваясь, она успела понять, что Ловкий больше не сидит от нее по правую руку.
— Доброе утро, Белянка! — прозвучал почти забытый голос, живой, яркий, приятно-бархатистый голос Стрелка.
— Да день уж, поди, — почему-то ответила она, вспоминая тот день, когда он сидел под деревом и чинил свой лук, а Ласка вышла из его ясеня.
Она встала, сердце колотилось просто бешено. Слезы, которые еще не успели высохнуть, вновь стали скапливаться у век, искажая картинку внешнего мира. Он сделал нерешительный шаг в ее сторону, а потом порывисто обнял, на секунду прижав к себе, затем быстро отстранился, глядя ей в глаза.
— Цвета высокого летнего неба, — сказала она дрожащим голосом, слезы уже катились по лицу, — а еще недавно были белесые.
— Я ничего не помню… — как-то неразборчиво ответил он.
