С первого взгляда впечатывалось в память сразу и навсегда редкое сочетание ярких синих глаз и черных густых волос.
Походка Званцева, его манеры представляли собой смесь потрясающей естественности, раскованности и спокойной уверенности в себе. В каждом движении, жесте сквозило благородство. Человек, не знавший, что видит сына простого колхозного механизатора, запросто поверил бы, что перед ним потомок Ричарда Львиное Сердце или графа Висконти, Гаруна-алъ-Рашида или лорда Бекингэма. В любом обществе и в любой одежде, даже в рубище нищего, его горделивая осанка, ясный взгляд, открытое лицо не могли не обратить на себя внимания.
Сказать, что он был красив, — значит, ничего не сказать. Это само собой. Главное — моментально ощущалось труднообъяснимым образом, минуя разум, что он незаурядная личность. А еще — он был нездешним. Не отсюда. Таких не бывает. Разве только в кино. Или на обложках журналов. Или в рисованных иллюстрациях к дамским романам.
Улыбка — непритворная, теплая, сердечная, обезоруживающая.
Разве может такая улыбка принадлежать плохому человеку?
Смех — легкий, искренний, мелодичный, заразительный, от души идущий.
Разве может так смеяться человек мелкий, эгоистичный, пошлый, ничтожный, подленький?
А глаза... Глаза его были... как два стихотворения!..
Стоит ли осуждать девушек, женщин, которые, едва увидев Званцева, успев сказать лишь «Ах!», тотчас скоропостижно влюблялись в него. Я и сама чувствовала, что готова вот-вот втрескаться в него по уши.
В общем, Олег-Смерть-Барышням.
— Здравствуйте, — сказал он бархатным голосом.
Девушки опять захлопали. Я, подумав, тоже — чтобы не выделяться.
— Что ж, давайте начнем с вас, — Рабинович показал на девушку с противоположного от меня края скамейки. Та встала.
— Представься, как я учила! — скомандовала руководительница модельного агентства своим кисломолочным голосом.
— Мы же договорились, что вы будете молчать! — раздельно, как учитель во время диктанта, проговорил Рабинович.
— Я молчу, — сказала женщина.
— Меня зовут... — начала было девушка.
— Не надо представляться! — перебил ее Александр Григорьевич. — Вы из модельного агентства этой говорливой дамы? — Девушка кивнула. — Ваша руководительница по сути дела вредит вам своей навязчивостью. Она ужасно боится, что, не дай Бог, без нее обойдутся. Ой, что ж это будет? Без нее обойдутся! Какой ужас! Олег Сергеевич сам угадает, как вас зовут. А вы, женщина... можно обойтись без ваших реплик? Не то я сниму вашу пятерку девушек с конкурса!
— Но я не знала, — сказала дама «но».
— А не знаете, значит, надо помолчать.
— Но я молчу.
— Нет, вы не молчите!
— Нет, молчу.
— Нет, не молчите! Вы же говорите.
— Но я же молчу!
— Как же вы молчите, когда вы говорите!
— Я же не говорю, я молчу!
— Помолчите!
— Но я молчу...
Званцев жестом призвал всех к тишине, внимательно посмотрел на стоявшую девушку, зачем-то почесал ногтями правой руки ребро левой ладони и диагностировал:
— Вас зовут Наташа.
— Да... — восхищенно сказала она. — Ой, Олег Сергеевич, сколько раз видела по телевизору, как вы это делаете, но... все равно... у меня нет слов!.. Как у вас это получается?
— Не знаю, это у меня с детства.
— Ага, сейчас, — это девушка сказала уже Александру Григорьевичу, протянувшему ей листок с текстом. — «Уважаемые дамы и господа! Мы просили вас делегировать на арену из зала любого из зрителей, желательно того, кого многие из вас хорошо знают, кому доверяют. Этого зрителя вы сами выбрали. Пусть сейчас он задаст любые вопросы Олегу Званцеву, вопросы, которые придут ему в голову, — пожалуй, она слишком принужденно, фальшиво улыбалась, хорошенькую мордашку портило это механическое «чи-из», точнее было сказать, что она не столько улыбается, сколько скалится. — Но сначала, как зовут этого зрителя, Олег Сергеевич?»
— Александр Гершкович, — моментально ответил Званцев.
— «Угадал?» — прочитала по бумажке Наташа.
— О да! — сказал Рабинович. — Угадал... А теперь назовите первый ряд по вертикали! — это уже
