Тщеславием 'мы весьма побеждаемся' [с. 119]. Самолюбие же есть 'корень всех страстей' [с. 2].
Подобное суждение имеется у преподобного и о действиях иных пороков:
Каждая страсть, всякий грех, по слову святого аввы, рождаются 'от славолюбия, сребролюбия и сластолюбия' [с. 142] (Ср.: с. 111, 154).
Также 'матерью всех страстей' именует преподобный 'свободное обращение' [с. 223]. 'К тщеславию, — говорит он, — примешивается человекоугодие, к человекоугодию — свободное обращение, а свободное обращение есть матерь всех страстей' [с. 223].
Дерзость преподобный характеризует словами аввы Агафона: 'Она подобна сильному жгучему ветру, от которого, когда он подует, все бегут, и который портит всякий плод на деревьях'. Видишь ли, брат, силу сей страсти? Видишь ли лютость ее? И когда его опять спросили, ужели так вредна дерзость? Он отвечал: 'Нет страсти вреднее дерзости, ибо она есть мать всех страстей' [с. 60, 61]. К сему святой авва добавляет: 'Дерзость бывает многообразна: можно быть дерзким и словом, и осязанием, и взором. От дерзости иной впадает в празднословие, говорит мирское, делает смешное и побуждает других к непристойному смеху. Дерзость и то, когда кто прикоснется другого без нужды, когда поднимет руку на кого-либо смеющегося, толкает кого-нибудь, вырвет у него что-нибудь из рук, бесстыдно смотрит на кого- нибудь: все это делает дерзость' [с. 61]. Потому преподобный и внушает 'иметь благоговение', быть почтительным к другим, остерегаться даже смотреть в лицо друг другу, 'ибо и это, как сказал некто из старцев, есть вид дерзости' [с. 62]. Потому-то святой Дорофей и молится: 'Бог да избавит души наши от всегубительной страсти — дерзости' [с. 61].
Но больше всего, пожалуй, преподобный Дорофей обнаруживает пагубность
'Иное, — говорит святой авва, — злопамятность, иное гнев, иное раздражительность и иное смущение' [с. 99]. И преподобный показывает развитие порока злопамятности: сначала смущение от оскорбительного слова, затем помысл: 'Зачем он мне это сказал, и я ему скажу то и то, и если бы он не хотел оскорбить меня, он не сказал бы этого, и я непременно оскорблю его'. Дальше появляется раздражение сердца и 'отмстительное восстание на опечалившего… воспламенение раздражительности', гнева [с. 100, 101]. И как угли могут лежать несколько лет без повреждения, без гниения, 'так и гнев, если закоснеет, обращается в злопамятность, от которой человек не освободится, если не прольет крови своей', то есть не понесет великих подвигов и трудов [с. 101]. Характеризуя состояние злопамятного, святой авва размышляет: 'И когда спор прекратится, он продолжает иметь помыслы на сказавшего ему оное слово и помнит зло, и жалеет, что он не сказал более того, что сказал, и готовит в себе еще худшие слова, чтобы сказать ему… и постоянно гневается… Это значит, что зло обратилось в навык. Бог да избавит нас от такого устроения, ибо оно непременно подлежит муке' [с. 120].
Злопамятный может воздать злом за причиненную ему обиду не только делом, но и словом, и видом, и даже скрытой ненавистью, вынашивая в сердце своем 'неудовольствие на брата' [с. 103]. Такой, если услышит, что кто-нибудь оскорбил его обидчика — радуется, а значит, 'и он таким образом воздает злом за зло в сердце своем' [с. 103]. Или иначе: не радуется благополучию своего мнимого недруга — 'и это есть также, хотя и легчайший, однако же вид злопамятности. Каждый из нас должен радоваться успокоению брата своего и все сделать, чтобы почтить его' [с. 104]. Бывает и так, что после состоявшегося примирения снова возникает размолвка и 'оскорбленный' снова начинает вспоминать и то, что было давно. Сей подобен человеку, который получил когда-то рану и, не сумев ее вылечить до конца, получил новый удар — от него возобновилась вся рана. 'Итак, — поучает святой авва, — должно подвизаться, чтобы очистить совершенно и внутренний гной, дабы больное место совсем заросло, и чтобы не осталось никакого безобразия и вовсе нельзя было узнать, что на этом месте была рана. Как же можно сего достигнуть? Молясь от всего сердца об оскорбившем и говоря: 'Боже! Помоги брату моему и мне, ради молитв его'. Таким образом человек и молится за брата своего, а это есть знак сострадания и любви; и смиряется, прося себе помощи, ради молитв его; а где сострадание, любовь и смирение, что может там успеть раздражительность, или злопамятность, или другая страсть?' [с. 104, 105].
Зараженный пороком лжи 'не простой человек, но двойственный, ибо иной он внутри, и иной снаружи, и жизнь его двойственна и лукава' [с. 114].
Есть три вида лжи: лгут мыслью, словом и жизнью.
'Мыслью лжет тот, кто принимает за истину свои предположения, то есть пустые подозрения на ближнего' [с. 106]. Таковой видит во всех поступках ближнего нечто, якобы направленное против него. 'А от сего происходят: любопытство, злословие, подслушивания, вражда, осуждения' [с. 107]. Если он продолжит следовать догадкам, 'то им и конца не будет, и они никогда не попустят душе быть мирной' [с. 111].
Словом лжет тот, кто говорит неправду. 'Человек лжет или для того, чтобы не укорить себя и не смириться, или для того, чтобы исполнить желание свое, или ради приобретения, и не перестает делать извороты и ухищряться в словах до тех пор, пока не исполнит желания своего' [с. 111, 112].
Жизнью же лжет тот, 'кто, будучи блудником, притворяется воздержным; или, будучи корыстолюбивым, говорит о милостыне и хвалит милосердие; или, будучи надменным, дивится смиренномудрию' [с. 112, 113].
Насколько нужно быть осторожным, чтобы не допустить ложь против ближнего даже в мысли, свидетельствует случай, бывший в общежитии (в монастыре) с самим святым аввой. Будучи в общежитии, он стал было по походке человека определять его душевное устроение. И вот когда проходила мимо него женщина с ведром воды, он взглянул ей в глаза и подумал: она блудница. Но святой не стал утверждаться в этом помысле, а поспешил к своему старцу и оказал о сем. И старец дал мудрый совет: 'Нельзя из этого заключать чьего-либо душевного устроения. Никогда не верь своим догадкам, ибо кривое правило и прямое делает кривым. Мнения человеческие ложны и вредят тому, кто предается им' [с. 108].
Действующий по страсти держится своей воли и сам себе расставляет сети. 'Посему-то авва Пимен и говорил, что воля наша есть медная стена между человеком и Богом. Видите ли силу сего изречения? И еще присовокупил он: она есть как бы камень, противостоящий, сопротиводействующий воле Божией' [с. 71, 72].
Впасть в навык страсти — 'великое бедствие' для человека [с. 131]. И преподобный рассказывает о печальном состоянии одного брата, у которого страсть воровства обратилась в навык. Брат постоянно воровал продукты. Чтобы отучить брата от этого греха, преподобный позаботился о выдаче ему пищи столько, сколько он хочет. Тем не менее воровать он не прекратил. На вопрос святого Дорофея, зачем же он продолжает красть — последовал ответ: 'Прости меня, сам не знаю, зачем, но так просто краду'. Преподобный все-таки поинтересовался, что же делает брат с украденным — и узнал: одно он прячет под свою постель, другое в иное место, а увидев, что оно портится, выбрасывал вон или отдавал ослу [с. 132, 133].
'Поверьте, братия, — увещает святой авва, — что если у кого-нибудь хотя одна страсть обратилась в навык, то он подлежит муке, и случается, что иной совершает десять добрых дел и имеет один злой навык, и это одно, происходящее от злого навыка, превозмогает десять добрых дел. Орел, если весь будет вне сети, но запутается в ней одним когтем, то чрез эту малость низлагается вся сила его' [с. 135].
Сопротивление страсти
Сопротивляется страсти тот, 'кто не действует по ней и не отсекает ее, но любомудрствуя (борясь), как бы минует страсть, однако имеет ее в себе' [с. 119]. Он 'подобен осыпаемому стрелами врага своего, но облеченному в броню и потому не получающему ран' [с. 123]. Сопротивляющийся страсти печалится, если не смог терпеливо перенести обидное слово, осуждение, клевету со стороны кого-то. Хотя и побеждается понуждением страсти, но подвизается, трудится, не хочет отвечать оскорблением на оскорбление,
